Адель Фернандес - Ранний плод - горький плод

Жильбер глубоко задумался. Он пытается разобраться в своих чувствах. Нет, он не страдает, ему это совершенно безразлично. Он только думает, что, возможно, Франсина и в самом деле полюбила этого немца... Может быть, он оказался более искусным в любви и сумел пробудить женщину в этом инфантильном существе. И он спрашивает:

— А Хосе?

— Хосе — превосходный малый, хорошо учится, очень трудолюбив, привязан к Матильде и помогает ей во всем, но со времени твоего отъезда замкнулся в себе и живет стиснув зубы. После того, как прибыл последний пароход (мы не знали, что ты был без сознания), он проплакал весь день. Ничем не удавалось его утешить. Теперь, когда он увидит тебя, он с ума сойдет от радости! А вот Жорж — другое дело... Я хочу видеть его лицо, когда ты войдешь в Бастиду. Ни в коем случае не дай Матильде смягчить тебя! Надо, чтобы твой негодяй брат получил сполна.

«Не знаю, — думает Жильбер, — я сам страшно хочу этого, но у мести есть привкус пепла...» И потом — ему больше не хочется думать о прошлом: сейчас весна, полная ароматов, нежная зелень молодой листвы, белые кисти цветущего миндаля. Уже показалось темное пятно сосняка и поля Бастиды, на которых начали золотиться хлеба. Автомобиль свернул на дорогу, окаймленную кустами ежевики, розовыми гроздьями испанской сирени и россыпью цветущего мака. Вот и крыша Бастиды с флюгером в виде лошади — буква, обозначающая север, так и отсутствует, — фасад, увитый диким виноградом и цветущими майскими розами. Жильбер чувствует, как отчаянно бьется его сердце. Он боится расплакаться от волнения, боится выглядеть глупым и слабым, как ребенок.

— Ну вот! Выходи! — Луи протягивает ему руку.

— Подожди, — просит Жильбер.

Он хочет прежде посмотреть на огромные платаны с голыми стволами, на липу у террасы, на герани...

— Ты сможешь идти? — спрашивает обеспокоенный Луи.

— Ну конечно.

Жильбер чувствует в себе прилив сил, он подходит без посторонней помощи к двери, берется за ручку. Он дрожит при мысли, что сейчас повернет эту ручку, толкнет дверь и увидит, что все по-прежнему: мягкие тени, запах, родные лица.

— Входи, Жиль, ну же!

Луи толкает дверь, и оба одновременно вздрагивают: раздается выстрел — такой, что зазвенели стекла и эхо отдалось от стен. Хлопает дверь. И слышится пронзительный женский крик.

— Боже мой, Матильда!

Луи бросается к кабинету Жоржа. Жильбер, держась за стенки, следует за ним — ноги у него дрожат. В коридоре он сталкивается с юношей и не сразу узнает Хосе. Хосе с криком и рыданиями бросается к нему, сжимает его в объятьях.

— Tio Жиль! Tio Жиль! Ты жив!

Жильбер падает на стул. Он пытается понять.

В кабинете перевернуто кресло. Матильда на коленях перед распростертым телом Жоржа. Луи тоже на коленях. Его энергичные движения так быстры, так точны, что Жиль немного успокаивается.

— Спаси его! — кричит Матильда душераздирающим голосом. — Спаси его!

Жильбер смотрит на брата. Он не изменился — лишь немного побледнел. И похудел, пожалуй. Луи расстегивает пиджак, жилет. Жильбер видит красное пятно — оно увеличивается и растекается по рубашке, как чернила на промокательной бумаге, Движения Луи становятся медленными, он протягивает руку к лицу Жоржа и закрывает ему веки. Устремив взгляд на Матильду, он чуть слышно произносит:

— Сделать ничего нельзя, пуля попала в самое сердце... Он не страдал.

— Нет! Нет! — истошно кричит Матильда. — Это неправда, этого не может быть!

Она трясет тело Жоржа, хватает руками его голову, страстно целует и, рыдая, зовет его.

— Прошу тебя, Матильда! Прошу тебя! — повторяет Луи.

Он подходит к Матильде, хочет поднять ее, но она яростно его отталкивает.

Жильбер сжимает голову руками. Значит, еще не кончено — еще кровь, еще смерть, крики, отчаяние. Матильда вдруг увидела его, она поднимает к нему лицо, искаженное болью, залитое слезами. И кричит:

— Кто это сделал? Кто отнял его у меня?

Жильбер поднимает голову, он хочет понять. И с изумлением видит, как Хосе, этот ребенок, который так вырос, что его трудно узнать, подходит к Матильде и говорит голосом, надтреснутым от рыданий:

— Это я его убил... Я думал, что tio Жиль не вернется. — И вдруг пронзительно кричит: — Я не знал, tia Матильда! Я не знал, что ты его любила!

Наступает тишина, страшная тишина. Все застывают от неожиданности и ужаса. Хосе дрожит всем телом, но стоит не шевелясь, как в столбняке. В руке у него Жильбер узнает свой револьвер. Так это правда, значит он убил его, выстрелив почти в упор, прямо в сердце, и так быстро, что у Жоржа не было времени ни крикнуть, ни шевельнуться. Матильда, пошатываясь, встает с колен. Голос ее стал хриплым, неузнаваемым:

— Ты? Ты ведь жил у него! Я относилась к тебе, как к сыну. Каким же чудовищем ты оказался! Убирайся! За что ты убил меня? Ведь это меня, меня ты убил! В Жорже была вся моя жизнь!

— Умоляю тебя, Матильда, — повторяет Луи, — будь же благоразумна...

Матильда снова опускается на колени у тела Жоржа.

— Любовь моя, — шепчет она сквозь рыдания, — бедная моя любовь... — И, повернувшись к Луи и Жильберу, очень быстро говорит: — Я ненавижу вас! Ненавижу вас всех! Из-за вас он был лишен всего, мало вам было — вам понадобилась еще и его честь, его жизнь. Даже родители — и те не любили его: хромой, слабый, менее способный! Ты, Жиль, ты был их гордостью, как и ты, Луи, для своих родителей. У вас было все: красота, обаяние, ум, мужество, успех — все вам было дано! Это слишком несправедливо! Жорж, мой Жорж! Это я заставила его работать, помогла сдать экзамены. Я передала ему адвокатскую контору моего отца, я писала его первые защитные речи, я сделала из него адвоката, о котором уже стали говорить! Я вернула ему веру в себя, гордость, радость жизни. Я вернула ему все, что вы отняли у него! И это я толкнула Франсину в его объятья! Да, я хотела, чтобы у него было и это тоже — любовница, самая красивая, самая желанная, вызывающая всеобщую зависть! Все, что я делала для вас, для Сопротивления, для несчастных, которых прятала здесь, — все это я делала для него. Он поставил на победу Германии и просчитался, но я все предусмотрела, все, чтобы спасти его! У меня есть досье, я над ним работала ночи напролет, зато судебный процесс сделал бы из него героя! У меня есть показания всех, кого я спасала, прятала, кормила, о ком заботилась. И те мои проклятые слова, которые кто-то мог услышать, не имели бы значения! Да, я на минуту поддалась волнению, глупой слабости, когда увидела гестаповцев и одновременно Жильбера и поняла смысл телефонного звонка, слова Жоржа, сказанные по-немецки. Я крикнула, но теперь отрицаю это! И буду отрицать до самой смерти! — Внезапно Матильда выпрямляется и, повернувшись к Луи, требует: — Звони в полицию, чтобы арестовали этого убийцу, судили его и чтобы я никогда больше его не видела!