Адель Фернандес - Ранний плод - горький плод

— Жиля?!

— Да. — И Хосе разражается рыданиями. — Он бежал, бежал, но их было много, они гнались за ним, стреляли, они схватили его, бросили в автомобиль... Они уже ждали его, подстерегали...

Побледневший Луи слушает, стиснув зубы.

— А другие? — спрашивает он. — Те, которые прячутся? А Матильда?..

Хосе качает головой.

— Другие — нет. Они не входили в дом... Взяли только Жиля...

Луи озадачен, он ничего не понимает. У Жильбера сегодня не было никаких заданий, никаких поручений. Если гестапо не знало о том, что он прячет у себя людей, тогда в чем же дело?

Хосе сморкается, вытирает лицо и продолжает свой не очень внятный рассказ:

— Это все el Claudico — он, эта свинья, выдал Жиля!

— Ну, нет! — Луи хватает Хосе за плечи. — Ты с ума сошел! Нет, этого быть не может!

— Это он, дон Луи, он испугался, потому что я побежал за Жилем, чтобы Жиль убил его. И тогда он позвал гестапо... по телефону — это быстро делается...

— Замолчи, — приказывает доктор. — Я ничего не понимаю. Ты не соображаешь, что говоришь. Садись.

Хосе повинуется — он падает на скамью, все тело его вдруг обмякло, словно его раздавили.

— Выпей! — Луи пододвигает к мальчику остатки бульона. — А теперь говори!

— El Claudico, — повторяет Хосе шепотом, — я их застал, его и tia Франсину — esta puta [15] Эту проститутку (исп.) . . В кабинете, на диване, почти голые, они занимались... Ну, сам понимаешь чем! Тогда я закричал, что пойду приведу Жиля, пусть он их убьет. Но Жиль был в поле, чистил оросительные канавы. Я хотел пойти рассказать ему и потом вернуться... А гестапо уже было там, они ждали его, и tia Матильда крикнула в окно: «Спасайся, твой брат предал тебя», но было уже поздно.

Луи схватился за голову. Из отрывочных слов Хосе он все-таки сумел понять суть дела и тем не менее, не веря собственным ушам, повторял: «Твой брат предал тебя...»

— Матильда в самом деле так крикнула? Ты в этом уверен?

— Уверен, да, уверен, дон Луи!

Раздумывать некогда, теперь надо действовать быстро.

Луи входит в библиотеку, вынимает книги, открывает тайник, выхватывает бумаги, восковки, отключает рацию, кладет ее в рюкзак, снова ставит книги на место. Он бросает бумаги в камин, где потрескивает огонек. Их сразу охватывает ярко-синее пламя. Затем он идет к себе в комнату, берет кое-что из одежды и тоже укладывает в рюкзак... Мари в отчаянии глядит на него широко раскрытыми глазами, она ничего не понимает — чувствует только, что случилось что-то очень серьезное. Луи засовывает в несессер туалетные принадлежности. Он думает: «Жиль взят, его будут пытать, заставят заговорить... Надо предупредить товарищей, ликвидировать все явки, прервать подпольную связь».

— Это случилось недавно? — спрашивает Луи.

— Да, я сразу побежал, чтобы сказать тебе...

— Ну хорошо, пошли... — И, повернувшись к Мари, добавляет: — Мне нужно уехать, немцы арестовали Жильбера. Ты скажешь, что я уехал в Экс на несколько дней — пусть пациенты обращаются к Леонарду или к кому-нибудь другому. Не расстраивайся: я скоро дам тебе знать.

— Но... но... мосье Луи... — лепечет старая Мари. Она замолкает, плачет, но обращаться уже не к кому: хлопнула дверь сарая, Луи вытащил велосипед, бросил рюкзак на багажник.

Он закрывает сарай и, толкая одной рукой велосипед, отгоняет собаку и направляется вместе с Хосе к тропинке.

— Уйди, Тибюль, ложись!

На ходу он обдумывает случившееся и затем спрашивает Хосе:

— А Матильда знает про Жоржа и Франсину?

— Конечно, я так кричал, выбегая из кабинета, а она была на кухне. Наверняка знает!

Итак, она знает. Луи старается представить себе все, что произошло. Крики, проклятья, угрозы, Хосе бежит за Жилем, затем — телефонный звонок Жоржа в гестапо. Она и это слышала, но Матильда не знает немецкого, она, должно быть, ничего не поняла до тех пор, пока сама не услышала и не увидела машину и людей. Они, наверно, прибыли одновременно с Жилем, и ей ничего больше не оставалось, как открыть окно и крикнуть... «Жиль, —думает Луи в отчаянии, — мой бедный Жиль!» И в то же время подсознательно его охватывает нечто вроде горькой радости: Матильда знает; она знает, что Жорж ее обманывает, что Жорж безвольный негодяй, доносчик, который предал собственного брата, она не может больше его любить. И в то же время Луи больно за нее... за нее и за Жильбера. Ему тошно и до смерти грустно... Они идут уже по землям Бастиды. Хосе идет молча, глотая слезы. Луи останавливается у фермы, стучит в ставни. Появляется Алина.

— Добрый вечер, доктор, вы хотели бы видеть родителей? Они в хлеву.

Она уже снимает фонарь, но Луи останавливает ее.

— Нет, я спешу. Слушай внимательно: Жильбера арестовали...

Алина зажимает рот кулаком, чтобы не закричать.

— Так что скажи отцу, чтобы он больше ничего и ни для кого не делал. Он ничего не знает, ничего не делает... А мне надо немедленно уезжать. До свидания, Алина.

Она не отвечает. Закрыв дверь, она садится у стола и, уткнувшись лицом в руки, горько плачет. Завтра, когда Жан-Поль появится в черной дыре у гипсовых разработок, она не посмеет поднять руку.

Уже совсем стемнело. Луи направляется к тропинке, ведущей на вершину холма.

— Возьми меня с собой, — просит Хосе, — возьми меня в маки, я сильный и умею стрелять, я не хочу больше возвращаться туда.

Туда — это в Бастиду, окна которой маленькими квадратами светятся между деревьями. Луи останавливается, трясет мальчика за плечо.

— Ты с ума сошел! А Матильда? Матильда совсем одна осталась, и вся работа на ней, и вообще она одна теперь в жизни — ведь она же знает...

— Это правда, — тихо говорит Хосе, но в его голосе слышится злость, — я обещал охранять ее. Но ты только подумай, как я смогу жить рядом с el Claudico и с той, другой, как я смогу видеть их, есть с ними?..

— Ты должен, Хосе. Вот сейчас вернешься и ничего им не скажешь. Ты будешь делать все, что попросит Матильда, будешь вести себя так же, как она, будешь охранять ее, помогать ей.

— Хорошо, дон Луи...

— Это еще не все: больше не ходи ко мне. Если меня не будут разыскивать, я быстро вернусь. Завтра, как всегда, ты пойдешь в школу. Сделай так, чтобы остаться на минутку наедине с учителем. Скажешь ему, что Жиля взяли, что все встречи отменены и он ничего не должен делать до нового приказа... Ты понял?

— Как — и учитель тоже? — Хосе, шедший, повесив голову, мгновенно выпрямляется. — Учитель?.. А я и не знал.

— Ты и сейчас ничего не знаешь. Поэтому не говори никому в Бастиде, что приходил предупредить меня. Заботься о Матильде и веди себя с Жоржем как обычно.

— Хорошо, дон Луи, но если Жиль не вернется, я убью el Claudico.

— Жиль вернется, — уверенно говорит Луи. — А Жоржа, когда немцы будут побеждены, мы предадим суду. Теперь иди.

Хосе медлит, потом, не оборачиваясь, быстро уходит.