Дмитрий Бортников - спящая красавица

Мать перекуривала и снова! Она была настоящая сказочница! Как масть пошла — все! Я чуть башкой не начинал крутить от ее легенд! Надо было трясти ушами, как ослу! И то трудно было проснуться! Как и ей самой, наверное! Хотя она всегда держала ухо востро! Здесь река, а здесь берег! Это она четко видела, где что! Еще не родился тот, кто ее проведет! Даже она сама не могла! Компас у нее всегда был в порядке!

Ори не ори — все заканчивается одинаково. Заталкивают в рот титьку и вперед! И потом точно так же... «Не задавай дурацких вопросов! Тысячу раз я тебе говорила!» Все потом потом потом... И вообще!

Я представлял так. Дядя убил моего отца и женился на моей матери! О-о-о! Все это было покрыто такой тайной, что я дрожал в постели, зажмурившись. Как он его убил? Как? Я не мог ответить. Тысячи картин вставали, сменялись, мелькали... Я не знал. Я вертелся как уж на сковородке! Невидимый, исчезнувший отец вошел в мои сны. Я никогда не рассказывал своих снов. Никогда не говорил об отце.

Он спал во мне, как печальный младенец, как зародыш... Он будто ждал своего часа.

Дядя любил слушать пластинки. Танцы. Фокстрот, вальс, танго. Особенно танго! Он впадал в экстаз! Он поднимал руки к небу! И закрывал глаза! Он будто дирижировал во сне! Слава богу, он ни на чем не играл! Ни на баяне, ни на гитаре! У нас ничего такого в доме не было! Конечно, ему нужно было занять руки, как всем! Только не сидеть сиднем! Двигаться! Что-то делать! Копошиться! Он мог часами грохотать старыми пуговицами! Разбирать, сортировать их по виду, величине, количеству дырок! По настроению! Да! А так... Если б была, например, гитара? Могу представить! Он бы чесал струны, щекотил бы воздух! И не просто! Нет! А часами!..

Так он пел безо всякой гитары... «Раз пошел я в божью церковь па-а-ама-а-алиться богу... »

И дальше: «Час ста-а-аю, два ста-а-аю, а попа все нет! Заглянул я под прилавок — там идут дела-а-а! Поп монашку через ляжку — оп-па-тра-ля-ля!» Он ее никогда не допевал до конца! Да! Это был процесс. Доходит до «оп-па... » и снова! А если б еще и гитара?! Мы бы точно все чирикнулись. И он бы в первых рядах.

Нам всем страшно повезло. Музыка, его любовь, задирала подол только после обеда. Да. Никогда на голодный желудок. Это наступало сразу после обеда. Молча. Без слов. Только эхо посуды, которую поставили секунду назад в шкаф. Вытерли и поставили. Вот и этот дзин-н-нь исчез. Тишина повсюду. Все засыпает. Пару раз пролетит муха из угла в угол, и снова все тихо.

Именно в такой момент у дяди просыпалась страсть. Да. Когда кровь от головы отливает к желудку. Когда курсак набит, как у обожравшегося котенка. Когда пища переворачивается в брюхе, как спящий космонавт! Невесомость. Слипающиеся глаза. Стоит только посмотреть, как дядя, покашливая, закрывает ставни! В комнате темно и прохладно. Под пятками песок после купания... За окном — ослепительный ад. Июль. В комнате тишина и прохлада. Бесшумное пищеварение. Впитывание соков.

Мы трое в доме. Мать, я и дядя висим в этом прохладном желудке. Наш дом. Он нас переваривает... Мы медленно переворачиваемся в невесомости! Дядя плывет к проигрывателю. Сейчас начнется! Уже началось! Как понос! Эта музыка как понос! От нее не знаешь куда бежать! Поздно! Уже потекли первые аккорды! Он отталкивается от пола, так легко, так нежно, и плывет в нашу сторону! Его лицо плавает в блаженстве! Он кувыркается, серебрится, как мыльный пузырь! Он кайфует... Еще немного, и он лопнет! Но не тут-то было! Он сам никогда не лопнет!

Он подплывает к моей кровати и начинает шептать! Он мне шепчет на ухо, одними губами! От него пахнет супом! Это невыносимо! От него пахнет хуже чем смертью! От него несет чесноком! Если я умру в эту минуту — я буду самым несчастным придурком на свете! Моя смерть пахла чесноком!!!! А он все шепчет! От его слов надо затыкать не уши, а нос! Его слова забивают мне ноздри! Дядя погружает меня в чесночное облако! Все! Все! Я пропал... А он еще и поет! Он поет мне про отца!

Вальс! Танго! Вы плыли вместе! Вы танцевали! Он был прекрасный плясун! Ты не знал?! Он только и знал что плясать! Тра-таритата! Он тебя кружил! А ты смеялся! Смеялся! Хохотал беззубым ртом! Твой рот, как сердечко! Пустое беззубое сердечко! Пустая дырка, набитая счастьем! Ты ржал, закатывался! Ну, щеки у тебя были! Глаз не видно! Вы кружились под пластинку! Да! При всем при том он тебя так любил!..

Он замолкает и закрывает рот. Этот мавр сделал свое дело! И теперь он может прополоскать горло! Мать смотрит на меня. Я вижу в ее глазах слезы. Слезы так видны в темноте! Особенно у нас. В нашей...

Она что-то шепчет... Я никак не могу понять! Я напрягаю весь свой слух! Я читаю по губам! А она раскачивается! Она танцует! Она напевает...

«... Он кружил тебя... Как во сне. Как во сне... Вот так... »

Мать шепчет: «И снова все кружится! Как тогда... Да что изменилось?.. Ничего. Ничего. Как жизнь прошла... Как жизнь... »

Но это она только так! Прикидывается! Стоит мне только замечтаться и все! Другая песня! Не песня даже, а так... Частушка про отца! Они из него могли теперь сделать все что угодно! Все, что их душенькам захочется! Дядя помалкивал! Он-то знал, что я ему не поверю! Ну и черт с ним! Потом вступала мать! Она-то думает, что меня проймешь! Эти слезоточивые рассказы! Вранье! Бутерброд! Ложь, намазанная на кусок вранья! Жирным слоем! Не скупясь! От души! Они смеются?! И они еще ржут надо мной?! У меня вытянулось лицо?! От удивленья?! А они смеются! Оба! Как они провели меня! Как купили!

Но они знали меру! Конечно! Убавляли пламя! «Иначе, — говорил дядя, — у меня говно вскипит!» Стоило мне только начать вертеть башкой туда-сюда, на мать, на него, как все кончалось. Смех. Его как не бывало! Мать вставала. «Ну, поднимай зад!» — говорила она себе. И все. Дядя тоже смывался. Без слов. Настоящие актеры! Чертова парочка клоунов! Выступили, состригли купоны и все! А ты оставайся! У них-то есть дела поважней!

Вот я и оставался. Ждал, пока мухи усядутся. И начинал их считать.

Наши мухи! Огромные! Как вши Геракла. Не меньше! Такие мускулистые. Всегда голодные! Наглые! Всегда над тарелкой с хлебом. Приходилось накрывать сразу, как поели. Другой тарелкой. Всегда так накрывали еду... А сейчас? Не знаете? Накрывают? Нет? Накрывают... Это хорошо... Да. Значит, накрывают...

Мать могла укачать кого угодно. Стоило ей только запеть, я тут же падал в сон.

Стоило ей только начать, без слов: «М-м-м, м-м- мм... » — и я уже спал. Веки перевешивали, и я падал в сон. Так странно... Я не могу до сих пор равнодушно слышать колыбельные. В них есть что-то от смерти. Да. Что-то такое. Вот именно этим они и воспользовались! Они нас укачали, усыпили! И меня, и отца.

Разве это трудно для такой сирены, как моя мать?! И жара, полуденная жара в саду, помню мальвы, огромные, и мужчина мочится долгой золотой струей с крыльца...