Жозе Сарамаго - Странствие слона

Солдатам же своим капитан вкратце и бегло обрисовал положение в том смысле, что, мол, ожидается, хоть и неизвестно точно когда, прибытие испанцев, сведений пока нет, и в этом месте буквально в последний миг успел ухватить уже готовое слететь с языка упоминание о почтовых голубях, поскольку осведомлен был о том, сколь пагубно любое послабление по службе. Он не знал, что среди его подчиненных было два голубятника, два колумбофила, и хоть слова этого в ту пору еще не существовало, оно уже скреблось в двери с тем делано рассеянным видом, какой имеют все новые слова, когда просят впустить их. Солдаты стояли вольно в буквальном, а не в строевом смысле, ad libitum, то есть кому как заблагорассудится. Не за горами, однако, время, когда, чтобы принять стойку вольно, потребуются от военного человека усилия не меньшие, чем от самого бдительного часового, который высматривает приближающегося неприятеля. На полу разбросаны были охапки соломы густоты достаточной, чтобы лопатки не слишком страдали от несносной твердости каменных плит. Вдоль стены стояли ружья. Дай-то бог, чтобы не понадобились, подумал взводный, озабоченный тем, как бы передача соломона не сделалась по бестактности одной или другой стороны casus belli. В памяти его отчетливо предстали слова секретаря перо де алькасовы-карнейро, в том числе и те, разумеется, что были сказаны, но главным образом — те, что лишь подразумевали простую мысль, что, мол, если испанцы или австрияки выкажут недружелюбие или устроят провокацию, действовать надлежит сообразно обстоятельствам. Взводный, правда, и представить себе не мог, чтобы солдаты, будь то испанцы или австрийцы, по завершении марша повели себя вызывающе или хотя бы недружелюбно. Однако понятно, что командир кавалерийского взвода не обладает ни разумением, ни политической опытностью государственного секретаря, а потому поступит правильно, доверившись руководству людей много знающих, в час, когда настанет, если настанет, время действовать. Именно эти мысли вертелись в голове взводного, когда в импровизированную казарму вошел субхро, которому попечением сержанта оставлено было несколько охапок сена. И при виде погонщика взводный ощутил некое душевное неудобство, проистекавшее, очевидно, от не вполне чистой совести, ибо совсем забыл справиться о здоровье слона, не навестил его, словно бы после прибытия в замок почел свою миссию исполненной. Ну, как там поживает соломон, спросил он. Когда я оставил его, он спал, отвечал погонщик. До чего ж могутное животное, с деланым восторгом воскликнул капитан. Да что ж, пришел, куда привели, а сила его и мощь родились с ним вместе, в них его заслуги нет. Больно сурово отзываешься ты о бедном соломоне. Это, надо полагать, из-за истории, что рассказал мне сейчас один из моих подручных. Что за история, осведомился взводный. История коровы. У коров бывают истории, с улыбкой спросил взводный. У этой — была, двенадцать дней и двенадцать ночей в галисийских горах, где холод, и дождь, и лед, и камни режут как бритвы, и кустарник царапает как когти, и кратчайшая передышка, и снова схватки и нападения, и вой, и мычание, и все это история одной коровы, которая заблудилась в полях со своим теленком и оказалась окружена волками, и двенадцать дней, двенадцать ночей кряду должна была защищать себя и своего детеныша, вести бесконечную битву, жить на пороге смерти, в кольце ощеренных клыков, разинутых пастей, метаться из стороны в сторону, бодаться и лягаться, причем ни один удар не мог пропасть втуне и не достичь цели, да, она дралась за свою жизнь и жизнь своего сосунка, а тот еще время от времени припадал к ее вымени и медленно сосал, меж тем как к ним, дыбя шерсть на загривке, торчком поставив уши, приближались волки. Субхро перевел дух и продолжал: И через двенадцать дней нашли и спасли корову, и корову, и теленка, спасли и с торжеством отвели в деревню, однако история на этом не кончается, продолжалась она еще два дня, потому что сделалась корова буйной, потому что научилась защищаться, потому что никто не мог укротить ее или хотя бы близко подойти, и вот наконец погибла она, убили ее, не волки убили, которых она за двенадцать дней одолела, но те же самые люди, которые ее и спасли, не исключено, что даже сам хозяин и убил, ибо не способен был понять, что, научившись однажды драться, смирная и покорная скотина остановиться уже никогда не сможет.

В большом зале замка на несколько секунд воцарилась уважительная тишина. Солдаты, хоть были они не слишком опытны, ибо довольно будет сказать, что самые юные вообще никогда не нюхали пороху на поле брани, безмолвно дивились отваге несмысленной твари, коровы, представьте себе, проявившей такие человеческие качества, как семейственная любовь, самопожертвование, доведенное до крайней степени самоотречения. Первым заговорил тот солдат, что знал о повадках волков: Хорошая история, сказал он субхро, а корова эта заслуживает, по крайней мере, медали за храбрость, но есть в твоем рассказе места неясные и — прямо скажу — сомнительные. Например, спросил погонщик, тоном показывая, что готов к бою. Например, кто тебе рассказал эту историю. Один галисиец. А он ее откуда взял. Должно быть, услышал где-нибудь. Или вычитал. Не думаю, что он умеет читать. А ты, значит, услышал и выучил наизусть. Может, и так, но ограничился тем, что пересказал как можно лучше. Хорошая у тебя память, тем паче что услышал ты ее на языке не больно-то распространенном. Спасибо на добром слове, ответил субхро, но теперь хотелось бы знать, какие именно места показались тебе неясными и сомнительными. Ну, во-первых, дано было понять, а верней — прямо было заявлено, что схватка коровы с волками длилась двенадцать суток, а это значит, что волки набросились на корову в первые сутки, а отошли — да еще и, вероятно, не без тяжелых потерь — в последние. Нас с тобой при этом не было, мы этого знать не можем. Оно, конечно, так, но хоть немного знающие волчью повадку скажут, что, они, хоть и живут стаями, охотятся в одиночку. К чему ты клонишь, спросил субхро. К тому, что не может корова отбивать согласованную атаку трех-четырех волков не то что в течение двенадцати дней и ночей, а и одного часа. Выходит, в истории с бойцовой коровой все — брехня. Брехня — не все, а эти преувеличения, прикрасы, полуправды, что тщатся выдать себя за правду полную и чистую. И как же, по-твоему, дело было. Я-то полагаю, корова в самом деле заблудилась, подверглась нападению волка, схватилась с ним и обратила в бегство, может быть даже и ранив, а потом паслась себе на лугу и кормила своего теленка, покуда их обоих не отыскали. А не могло такого быть, чтобы пришел другой волк. Ну, для этого надо сильно напрячь воображение, чтобы вручить корове медаль за храбрость, хватит и одного волка. Слушатели при сих словах наградили говорившего рукоплесканиями, подумав, что по здравом размышлении галисийская корова правды заслуживает не меньше, чем медали.