Уилл Серф - Дориан: имитация

Элен полагала, что трещина в панцире дориановой психики порождена курением кокаина — она уже наблюдала эти симптомы в отце своего ребенка. У Дориана были такие же загнанные глаза, он так же нес околесицу о людях, которые следят за его домом, понатыкав в почтовые ящики и цветочные горшки видео камеры и подслушивающие устройства. Казалось, он больше и не спит никогда, лишь уходит в комнату наверху на все часы темноты. Комнату он держал запертой на ключ, цепочку и засов. Элен пыталась урезонить Дориана, вызвать на разговор о том, что его терзает. Можно было бы попытаться объяснить ему, что все его беды идут от наркотиков, однако на самом-то деле никаких доказательство этого у нее не было. Дилеры в доме не появлялись, а сам Дориан из него больше не выходил — разве что к новым своим друзьям-полицейским.

Последние проведенные ею в конюшнях минуты были ужасны. В электрическом лимонном свете безоблачной лондонской весенней зари она обнаружила своего Дориана стоящим вверху лестницы, держа наотлет — за лодыжку — ее малыша, которого Дориан раскачивал туда-сюда — так, словно малыш был одушевленным маятником. У тебя куча времени… — Дориан брызгал слюной, младенец визжал. — Ты молодой, мать твою, здоровый, у тебя-то времени куча… а я старый, больной.

— Дориан! — застонала Элен. — Что ты делаешь? Ему же больно, прошу тебя, о Боже, ему больно!

— Не волнуйся, — так близко к абсолютному эмоциональному нулю голос Дориана никогда еще не подбирался. — Ничего ему не больно. Я просто пытаюсь определить с его помощью время.

Он спустился по лестнице и сунул ей в руки перевернутого вниз головой младенца. Элен осела на ковер, зубы ее стучали, как если бы холодность Дориана пробрала ее до костей. Я пыталась помочь тебе, Дориан, — что с тобой? Скажи, что с тобой… Пожалуйста. Я не думаю, что ты кого-то убил, по-моему, тебе нужна помощь, может быть, психиатра?…

— Психиатра? Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха. — Дориан смеялся долго, механически. — Психиатр не поймет даже, с чего начать — ты уж лучше мне колдуна подыщи. Хотя, если подумать, — самое правильное, что ты можешь сделать, это убраться отсюда на хер! Пошла вон — давай, уматывай! Пошла! Вон!

И он заметался по дому, хватая ее и ребенка вещи и сваливая их в кучу перед Элен.

Едва лишь охватившая ее дрожь унялась настолько, что Элен смогла двигаться, она выскочила из дома. Она бежала, прижимая ребенка к груди, по скользкой, перекошенной палубе самой титанической из ее любовных ошибок.

Всю свою последнюю неделю Дориан Грей сидел и смотрел. В первую пару дней он, еще сохраняя брезгливость, выходил, чтобы помочиться и испражниться, из комнаты, но после махнул на все рукой, а поскольку он ничего не ел и не пил, необходимость в этом отпала вскоре сама собой. Так что он просто сидел и смотрел, спускаясь все глубже и глубже в шахтный ствол своего безумия, где плоть билась о плоть и стенания падших раздирали воздух. Дориан остался наедине с последним из «Нарциссов», волшебные жизни которых гарантировали продление его — заколдованной.

Он выглядел на удивление неплохо, этот некогда красивый тридцатипятилетний мужчина, пятнадцать лет тяжело проболевший, но выживший. Новая терапия сказалась на нем благотворно, и хоть кожа его пожелтела, покрылась пятнами, шрамов на ней не осталось. Подозрительный взгляд его и подленькая складка губ выдавали правду о том, на что ему пришлось пойти, чтобы выжить, но разве не всякий пошел бы на то же, если бы никакого иного выхода не было? Если бы этот всякий попал — как «Нарцисс» — в поезд, следующий в клеточный Аушвиц СПИДа?

«Нарцисс» раздобыл неведомо где серый кардиган, под которым и укрывал теперь впалую грудь и распухшие сочленения. Он сидел, положив ногу на ногу, и смотрел на смотрящего на него Дориана. Время от времени — или это только казалось зрителю — «Нарцисс» улыбался, словно вспоминая добрые старые времена.

На седьмой день сидения и созерцания ненавистной сволочи в кардигане Дориан извлек из кармана пружинный нож. Нож был тот самый, которым он убил творца «Нарцисса» — стало быть, сгодится и для творения. Нет, нет! — взмолился девятый «Нарцисс». — Не делай глупостей, Дориан… Он забился в угол экрана, жалкий и беззащитный, как юная девушка, и старался натянуть свою шерстяную кирасу на голые ноги. В этот миг Дориан и ударил ножом в экран.

Прежде чем его нашли, миновала еще неделя, и к тому времени он уже начал разлагаться. Пожарные взломали дверь, полицейские вошли в дом, санитары скорой помощи увезли труп. Все это были люди, ужасов пугаться не склонные, — они на своей работе много чего повидали. С голым, покрытым пятнами телом на полу они обошлись просто и расторопно да и с голым «Нарциссом» поступили с не меньшей прямотой.

— Посмотри, какие старые кассеты, — сказал один из членов наряда не таких уж и недоумков, — начало восьмидесятых, не иначе. Как знать, возможно Грей знал этого паренька — возможно, они были близки. — Детектив, прежде чем выключить монитор, бросил на него еще один взгляд. — А может, этот петушок сам Грей и есть. Знаешь ведь, как тяжело голубые переносят старение. Возможно, он смотрел эту запись, смотрел на себя самого, как одержимый, любя этого юношу и ненавидя, а после ненависть одолела любовь, и он покончил с собой.

— Жутковатая все-таки квартирка, верно? — сказал его коллега.

— Да уж.

Заключение паталогоанатома было кратким: покойный, тридцати пяти лет, страдал от множества вторичных, связанных со СПИДом инфекций. В конечном счете, одна из них рано или поздно прикончила бы его, однако он выбрал путь покороче и воспользовался пружинным ножом. Заключение: самоубийство.

Похороны были наискромнейшие. Проститься с Дорианом пришли только Фертик да Элен. Помимо утилитарных цветов, предоставленных похоронной конторой, единственным приношением оказался дорогой, но скромный букет весенних цветов. На приложенной к нему карточке — плотном прямоугольном куске многослойного картона с черной рамкой и короной из трех перьев — значилось просто: «С доброй памятью», а ниже стояла подпись: «Диана», сделанная почерком до того детским, что Элен не удивилась бы, увидев над «й» нарисованное от руки сердечко. А я-то думала, сказала она Фертику, что рассказы о знакомстве с ней это часть его мании.

— О нет, одно время, дорогая моя, он был более чем homme du monde [82] Человек светский (франц.). . Везде появлялся, всех знал.

— Но что же, в таком случае, произошло? Где все его друзья?

— «Друзья» слишком сильное слово. Говоря, что он знал многих, я вовсе не имел в виду, что он им нравился .

Если бы формальные визиты оставались еще в ходу, Фертик, пожалуй, предложил бы Элен переговорить с Генри Уоттоном, однако в ходу они не были, и он не предложил. Эти двое простились у ворот кладбища, выходящих на Харроу-роуд; Элен поехала подземкой на Тернем-Грин, а Фертика его водитель повез кружным путем — по террасам Ноттинг-Хилла и Кенсингтона — на юг, в Челси.