Вирджиния Вулф - Комната Дэжейкоба

— Арчер и Джон, — подсказал Джейкоб. Затем, к своему огромному удовольствию, она вспомнила имя Ребекки и как однажды, «когда вы все были маленькими мальчиками и играли в гостиной…».

— У мисс Перри ведь есть держалка для чайника, — вмешалась мисс Россетер, и действительно мисс Перри прижимала ее к груди. (В отца Джейкоба она была влюблена, что ли?)

«Так умно» — «хуже чем обычно» — «по-моему, просто несправедливо», — говорили мистер Бенсон и мисс Россетер, обсуждая субботний «Вестминстер». Ведь они были постоянными участниками конкурсов на приз газеты! Ведь мистер Бенсон трижды выигрывал по гинее, а мисс Россетер один раз десять с половиной шиллингов! Конечно, у Эдварда Бенсона было больное сердце, но участвовать в конкурсах, ласкать попугая, подольщаться к мисс Перри, презирать мисс Россетер, устраивать у себя чаепития (в комнатах в стиле Уистлера, с хорошенькими книжечками на столиках) — все это, — так думал Джейкоб, хотя он совершенно его не знал, — изобличало в нем болвана и ничтожество. Что касается мисс Россетер, она прежде ходила за раковым больным, а теперь писала акварелью.

— Вы так рано убегаете, — неуверенно произнесла мисс Перри. — Я дома каждый день, и если у вас найдется свободная минутка… кроме четверга.

— Я знаю, что вы не забудете ваших старых приятельниц, — проговорила мисс Россетер, а мистер Бенсон наклонился над клеткой с попугаем. И мисс Перри протянула руку к колокольчику…

Огонь горел между двумя колоннами из зеленоватого мрамора, а на каминной полке стояли зеленые часы, которые охраняла Британия, опирающаяся на копье. Что касается картин — девица в большой шляпе протягивала через калитку розы джентльмену, одетому по моде восемнадцатого века. Дог растянулся у обшарпанной двери. Окна внизу были из матового стекла, а шторы — плюшевые и тоже зеленые — аккуратно подвязаны.

Лоретта и Джейкоб сидели рядом на широченных стульях, обитых зеленым плюшем, положив ноги на каминную решетку. На Лоретте была короткая юбка, а ноги у нее были длинные, худые, в прозрачных чулках. Пальцами она поглаживала лодыжки.

— Не то что я их не понимаю, — говорила она задумчиво. — Надо пойти посмотреть еще раз.

— Когда ты там будешь? — спросил Джейкоб.

Она пожала плечами.

— Завтра?

Нет, не завтра.

— Такая погода, что хочется за город, — сказала она, поглядев через плечо на окно, в котором виднелись задворки высоких домов.

— Жаль, что тебя не было со мной в субботу, — произнес Джейкоб.

— Я когда-то ездила верхом, — ответила она. Она поднялась изящно, спокойно. Джейкоб встал. Она ему улыбнулась. Когда она закрыла дверь, он оставил на каминной полке целую кучу шиллингов.

В общем, вполне осмысленный разговор, вполне пристойная комната, умная девушка. Только в самой мадам, когда она провожала Джейкоба, ощущались та плотоядность, то распутство, та дрожь (в основном в глазах), которая грозит паденьем прямо на мостовую с трудом удерживаемого мешка с грязью. Короче говоря, что-то все-таки было не так.

Совсем недавно рабочие покрыли золотом последнюю букву в имени лорда Маколея, и имена под сводом Британского музея сомкнулись в кольцо. Под ними, довольно далеко внизу, у спиц огромного колеса, сидели сотни живых людей, превращая печатные тексты в рукописные; они иногда поднимались, чтобы справиться в каталоге, и крадучись возвращались на свои места, а молчаливый человек время от времени пополнял запасы в их ячейках. [11] Речь идет о Круглом читальном зале в библиотеке Британского музея, оборудованном в 1857 г., когда над открытым внутренним двором Музея был возведен огромный купол.

Случилась небольшая катастрофа. Стопка книг мисс Марчмонт закачалась и упала в ячейку Джейкоба. С мисс Марчмонт такое бывало. Что она искала в миллионах страниц, сидя в своем старом плюшевом платье, в парике бордового цвета, вся в украшениях и вся в цыпках? Порой одно, порой другое — для доказательства ее собственной теории, что цвет есть звук, или, кажется, там было что-то про музыку. И если она никогда не знала, как ответить на этот вопрос, то уж, во всяком случае, не потому, что мало старалась. К себе она вас пригласить не могла — «там, к сожалению, неприбрано», — поэтому, чтобы изложить свою теорию, ей приходилось либо ловить вас в проходе, либо занимать стул в Гайд-парке. Ритм души объяснялся этой теорией (какие грубияны эти мальчишки! — говорила она) и политика мистера Асквита по ирландскому вопросу, и с Шекспиром это тоже было связано, «а королева Александра однажды милостиво приняла в дар мою книжечку», — говорила она, величаво отгоняя мальчишек. Но чтобы напечатать ее труд, нужны средства, ведь «издатели — капиталисты, издатели — трусы». И вот, задев локтем стопку книг, она ее опрокинула.

Джейкоб и бровью не повел.

Но Фрейзер, атеист, сидевший с другой стороны, ненавидящий плюш и неоднократно отбивавшийся от попыток всучить ему всякие брошюрки, раздраженно заерзал. Ему была отвратительна любая неопределенность — христианство, например, или идеи настоятеля Паркера. Настоятель Паркер писал книги, а Фрейзер изничтожал их силой логики, и детей своих он не крестил — это тайком в тазике для умывания делала его жена, — но он не обращал на нее внимания и продолжал поддерживать богохульников, распространять брошюры, подбирать факты в Британском музее — всегда в одном и том же клетчатом костюме и оранжевом галстуке, бледный, прыщавый, раздражительный. Да и впрямь, уничтожить религию — дело непростое!

Джейкоб переписывал большой отрывок из Марло.

Мисс Джулия Хедж, феминистка, ждала, когда ей принесут книги. Их все не несли. Она пососала ручку. Осмотрелась. Взгляд ее упал на последние буквы имени лорда Маколея. Она прочитала их все по кругу — имена великих людей, напоминающие нам… «Черт побери, — сказала Джулия Хедж, — ну вот почему бы им не оставить место для какой-нибудь Джордж Элиот или Бронте?»

Бедная Джулия! Она с горечью сосет ручку и никогда не завязывает шнурки на ботинках. Когда принесли книги, она взялась за свой титанический труд, но все же успела заметить краем воспаленного сознания, как спокойно, бесстрастно и в то же время внимательно трудятся за своими столами мужчины вокруг. Например, этот молодой человек. Но что ему еще делать, кроме как списывать стихи? А она должна изучать статистику. Женщин больше, чем мужчин. Да, но если они станут работать наравне с мужчинами, они будут раньше умирать. Их просто не останется на белом свете. Так она рассуждала. Смерть, и желчь, и горечь тления были на кончике ее пера, и, по мере того как день близился к концу, краска выступала у нее на скулах, глаза разгорались все ярче.

Но что заставило Джейкоба Фландерса читать в Британском музее Марло?