Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1

— А я бы не прочь поехать за океан. Из меня вышел бы хороший солдат. Но я думаю, что принесу больше пользы здесь, в Австралии.

— Вы и так уже много сделали, мистер Уэст. Ваш щедрый дар в пятьсот фунтов жене Джека произвел громадное впечатление.

— Всякий дал бы не меньше, когда речь идет о том, чтобы помочь жене первого из наших спортсменов, награжденного крестом Виктории. Если погибнет Англия, то погибнем и мы. Ведь те ребята, которые воюют за океаном, защищают наши домашние очаги.

— Вы правы, мистер Уэст. Но слишком уж много толкуют о том, что богачи уклоняются от военной службы. А вот если б вы вступили в армию…

— Ну ладно, я пойду в армию, раз это лучший способ помочь делу. Если мы проиграем войну, мы лишимся всего. Наше имущество, наши дома и семьи — все погибнет.

— Совершенно верно, мистер Уэст.

— Дайте мне неделю привести свои дела в порядок. Но не забудьте устроить так, чтобы меня не отправили на фронт, за океан, и чтобы я мог уйти из армии, когда захочу. Если вы это сделаете, тогда я смогу уйти из армии, как только увижу, что могу принести больше пользы в тылу.

Через неделю Джон Уэст сидел в гостиной своего особняка в мундире рядового австралийских имперских войск. Он получил недельный отпуск, но военная форма была ему в новинку, поэтому он носил ее и дома — правда, не надевая грубых солдатских башмаков. Он привык к ботинкам из мягкой кожи, и грубая обувь натирала ему ноги. Джон Уэст читал газету, а кругом валялись целые вороха разных газет и журналов. С того дня, как Уэст вступил в армию, он скупал все газеты и журналы, какие только мог достать. Почти вся пресса одобряла его поступление на военную службу. Только «Бюллетень», издававшийся в Сиднее, являлся исключением.

Газетные заметки доставляли Джону Уэсту немало удовольствия; за ним уже установилась репутация почтенного дельца, который ворочает миллионами. Действительно, у него почти не было оснований сомневаться в этом, если не считать случайных выкриков: «Читай „Одинокого волка“, Уэст!», которые ему иногда приходилось слышать на стадионе. Из всех откликов на его вступление в армию больше всего ему понравилась заметка в «Аргусе», органе консерваторов: «Самое замечательное событие в кампании по вербовке добровольцев»:

«Любитель спорта и владелец ипподрома». «Выдающийся патриотический поступок». «Владелец Шелеста, выигравшего кубок Каулфилда… в юности был первоклассным спортсменом».

Читая эту заметку, Джон Уэст призадумался, чего никогда с ним не бывало в молодые годы. Вот перед ним доказательство его огромной власти: можно ли было лучше отомстить «Аргусу», чем заставить эту газету напечатать — да еще на первой странице! — хвалебную заметку об Уэсте.

Заметка в газете «Голос труда» — таково было теперь новое название газеты «Набат» — не оставляла никаких сомнений в том, что многие лейбористы симпатизируют Джону Уэсту.

Репортер этой газеты сообщал:

«На прошлой неделе в городскую ратушу, где помещается пункт записи добровольцев, вошел плотный, небольшого роста человек, а всего через несколько минут Джон Уэст, владелец ипподрома, издатель газеты и обладатель крупного состояния, вышел оттуда уже рядовым солдатом. Он принес присягу сражаться в зловонных окопах Галлиполи, стрелять в других и подставлять свою грудь под пули, лежать под ураганом свистящих снарядов, любой из которых может мгновенно оборвать жизнь Джона Уэста…

Если Джон засядет в окопах Галлиполи и будет оборонять их так же решительно, как некогда он оборонял от полицейских свой тотализатор в Керрингбуше, то туркам не сдвинуть его с места. Желаем тебе успеха, Джон Уэст!»

Но Джон Уэст и без того уже достиг успеха. Сейчас он владел ипподромами в пяти штатах и в трех штатах держал в своих руках все состязания боксеров. Его предпринимательская деятельность развертывалась по плану, разработанному им еще в 1907 году. Теперь он издавал ежедневную газету в Квинсленде, владел гостиницами, шахтами, стадионами, ипподромами, театрами, кафе и доходными домами, занимался букмекерством, бегами и скачками, был пайщиком акционерного предприятия Бенджамена Леви по продаже мебели в рассрочку. По подсчетам Джона Уэста, его капитал составлял почти два миллиона фунтов.

За год войны Джон Уэст успел прослыть «ура-патриотом». Однако он упустил из виду одно очень важное обстоятельство: чем дольше тянулась война, тем решительнее протестовали против нее те самые люди, которые и служили источником его власти, источником надежд на ее дальнейшее расширение, — рабочие, католики, лейбористы. Они выступали против кровавой бойни, ярым сторонником которой Джон Уэст оставался вплоть до самого ее конца. Он видел, что у него нет ничего общего с людьми, по спинам которых он взобрался к власти.

Сейчас Джон Уэст сидел у камина и читал «Голос труда».

На стене гостиной висел портрет его матери. Горькие разочарования, пережитые ею, наложили глубокие морщины на ее поблекшее лицо. Она умерла несколько лет назад, и с тех пор Джона Уэста мучило сожаление, что между ними не было близости; ему хотелось бы вычеркнуть из жизни все то, что воздвигло между ними холодную каменную стену. Смерть отца нисколько его не тронула — он отнесся к ней так, словно прочел в газете о смерти совершенно незнакомого человека.

Ему казалось, что глаза матери грустно и тоскливо смотрят на фотографию ее трех сыновей, висевшую на противоположной стене, — фотографию, снятую давным-давно, когда все трое были еще детьми, — задолго до ужасного преступления Арти, до «тяжелых времен», до тайного тотализатора, задолго до того, как двое ее сыновей оттолкнули свою мать и опозорили ее старость.

Джон Уэст смотрел на портрет матери, и ему казалось, что в ее взгляде он читает упрек. Приход Нелли и старшей дочери Марджори, крепкой и цветущей четырнадцатилетней девочки, вывел его из задумчивости.

— Я сказала всем ребятам в школе, что мой папа теперь солдат и уезжает на войну, — сказала Марджори, подбегая к отцу.

Джон Уэст прижал к себе девочку, что было весьма редким для него проявлением отцовской нежности. У Джона Уэста было уже четверо детей — две девочки и два мальчика; все они росли, ничего не зная о прошлом своего отца, и Нелли воспитывала их как благочестивых католиков.

— Не бойся, никуда твой папа не уедет, — перебила девочку Нелли. — Ступай, Марджори, позанимайся, а потом пойдешь играть. — Девочка тотчас же послушно вышла.

— Почему это я не уеду? — сухо спросил Джон.

— Ты же сам говорил, что делаешь это лишь для приманки добровольцев.

— Так вот, могу тебе сообщить, что я твердо решил ехать за океан и драться!

Он ожидал, что эти слова произведут на жену впечатление. Ему пришлось, однако, разочароваться.