Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1

Через полчаса Нелли стояла в кухне у окна и смотрела во двор. Она вся дрожала, а в голове ее вертелась одна мысль: он должен прийти, он должен понять и прийти. Если он понял, то должен явиться сейчас — остается лишь десять минут до прихода всех остальных.

В кухню вошла кухарка, толстая румяная женщина.

— Давайте-ка я приготовлю чай, миссис Уэст.

— Не беспокойтесь. Я сама. Кончайте свое дело в кладовой.

— Какое же беспокойство, мэдэм!

— Я сказала, что сама управлюсь, Мэри. Делайте, что вам сказано.

Кухарка опешила от резкого тона хозяйки. — Хорошо, мэдэм, я только думала…

— Делайте, что вам велят.

Кухарка вышла, прикрыв за собой дверь. Нелли увидела в окно Билла Эванса — он появился из-за угла окруженной лесами постройки. В руках у него был большой жестяной котелок. Он шел, то и дело оглядываясь по сторонам.

Нелли отошла от окна и, прислонившись к столу, устремила взгляд на дверь. Казалось, кровь в ее жилах стала горячее и заструилась быстрей от нахлынувшей на нее неудержимой и никогда еще не изведанной страсти.

Послышались шаги, потом стук в дверь.

— Войдите, — сказала она свистящим шепотом, и в дверях появилась фигура Билла, темным силуэтом выделявшаяся в ярком солнечном свете.

Он прищурился, силясь разглядеть Нелли в полутемной кухне.

— Я знала, что вы придете, — сказала она, тяжело дыша и откинувшись назад, так что ее каштановые волосы отлетели со лба.

— Ну что вы стоите? — проговорила она тихим зовущим голосом.

Билл открыл рот, но ничего не сказал, потом вдруг поставил котелок на пол и, сделав два шага, очутился возле нее. Руки его сомкнулись на ее талии, губы жадно впились в ее губы, а она обвила руками его шею, нечаянно сбив при этом с него шляпу. Они чуть не задохнулись в неистовом поцелуе и оторвались друг от друга, чтобы перевести дух. Нелли провела пальцами по его светлым волосам.

— Я вас люблю! Что я могу поделать — я люблю вас.

Он схватил ее за плечи и поглядел ей в глаза. В нем тоже пробудилась страсть, но ему было неловко и немного стыдно. Внезапно он отодвинулся от нее, поднял с полу шляпу и котелок для чая и хрипло сказал: — Что мы делаем? Давайте, я лучше налью чаю.

Нелли раскраснелась, волосы ее растрепались, из пучка на затылке выбились пряди. Она взяла котелок и налила из кипятильника чай. Схватив котелок, Билл пошел к двери.

— Тут стыдного ничего нет! Ровно ничего! — Нелли вытащила из-за корсажа клочок бумаги и сунула ему в свободную руку. — Будьте здесь вечером, в восемь часов.

— Нет. Не сегодня. Это не годится. Нельзя… Это… Мистер Уэст… Что он…

— Пустяки. Все будет хорошо. Вы должны прийти. Сегодня вечером, в восемь часов, — решительно повторила она, поправляя волосы.

Он хотел было что-то ответить, но за дверью, ведущей из кухни в дом, послышались шаги.

— Уходите, — сказала Нелли. — Я люблю вас. Вы должны понять. Вечером в восемь. Мы поговорим.

Билл колебался. Не успел он ответить, как в кухню вошла кухарка. Постояв минуту в нерешительности, Билл вышел. «Боже милостивый! — повторял он про себя, обходя окруженную лесами постройку. — Боже милостивый!»

Джон Уэст был мрачен, но не роман Нелли с Биллом Эвансом являлся причиной его дурного настроения. Он не видел никакой перемены в Нелли. Он не замечал, что она раз или два в неделю уходит в кино, не беря с собой детей; не замечал он и ее нервности, и того, что она разговаривает с ним сквозь зубы. Он привык смотреть на Нелли как на вещь, которая всегда тут и никуда не денется, как на неодушевленную принадлежность того мира, где он был властелином. Мысль о том, что она может ему изменить, никогда не приходила ему в голову.

Война тоже не вызывала у него особой тревоги — наоборот, после недавнего известия о вступлении Америки в войну его надежды на победу союзников стали еще радужнее.

Его тревожили совсем другого рода известия из Америки: умер Лу Дарби!

Газеты намекали на то, что дело тут нечисто: либо Дарби сам отравился, либо его намеренно или случайно отравили. И почему этот Дарби не вступил в армию, когда он, Джон Уэст, просил его об этом? Он остался бы жив и стал бы чемпионом мира. Теперь Джон Уэст уже раскаивался в том, что, разозлившись, с помощью Бэкона сделал все, чтобы связать Дарби по рукам и ногам. Они написали нью-йоркскому импрессарио, запугали его угрозами, пообещали денег и в конце концов заставили отказаться от устройства матчей для Лу Дарби, пока не кончится война.

Дарби отчаянно пытался сам организовать свои выступления, но письма Бэкона к Рикарду и начавшаяся в Америке военная истерия поставили перед ним непреодолимые препятствия. Потом нью-йоркские газеты, по наущению Уэста и Бэкона, начали травить Дарби, обвиняя его в уклонении от военной службы. Некоторое время юноша, которого многие австралийцы считали лучшим боксером, когда-либо надевавшим перчатки, был вынужден зарабатывать на хлеб, разъезжая по маленьким захолустным городкам и выступая в балаганах. Джон Уэст и Бэкон ликовали. Они хорошо проучили Дарби — теперь он вернется и вступит в армию, а после войны они выпишут из Америки чемпионов бокса и будут устраивать для него матчи.

Австралийские враги Лу без особого труда убедили американских импрессарио лишить молодого боксера возможности участвовать в матчах. Дарби наверняка завоевал бы звание чемпиона мира в среднем весе, а американских предпринимателей это вовсе не устраивало. В Америке боксерские состязания на звание чемпиона мира уже в те времена всегда проходили в атмосфере спекуляции и подкупа. Чемпионаты означали большой сбор и лишние доллары для предпринимателей; поэтому им было выгодно, чтобы все чемпионы жили в Америке.

Ни выступлений, ни друзей — только отчаяние и полное одиночество. Прошло еще немного времени, и пресса обоих континентов стала изображать Дарби трусом, убежавшим от военной службы. Потом, когда Америка под оглушительный рев фанфар вступила в войну, отравленные перья нью-йоркских писак наперебой старались оклеветать и погубить юношу, который не требовал ничего, кроме того, чтобы ему дали возможность следовать своему призванию.

Дарби отказался вернуться в Австралию; вместо этого он вступил в ряды американской армии. Но это уже ничего не могло изменить. Молодой боксер превратился в измученного, отчаявшегося и больного человека.

Австралийские любители спорта были возмущены, узнав, что Лу Дарби умер, отравившись пищей в американском военном лагере в Теннесси, где он проходил обучение перед отправкой во Францию.

Можно ли было сказать, что Джон Уэст и Бэкон виновны в гибели Лу Дарби? Видимо, Барни Робинсон считал, что это так, ибо Джон Уэст, придя однажды утром в контору, услышал, как он хриплым от горя и возмущения голосом говорил Бэкону: