Айрис Мердок - О приятных и праведных

Эрик.

P.S. Будь добра, непременно уничтожь это письмо».

Дьюкейн взглянул на Полу. Лицо у Полы совершенно преобразилось. Оно разгладилось, смягчилось и словно бы раздалось вширь, а глаза и рот растянулись в длину; Дьюкейн понял, что она прятала в ладонях смех. Измученное, сведенное в застывшую маску лицо расправилось и сияло. Глядя, как она опять задохнулась, трясясь от смеха, Дьюкейн тоже не выдержал, и они покатились со смеху вдвоем, раскачиваясь туда-сюда и обрушивая с уклона в воду каскады пестрых камушков.

Наконец Пола взяла письмо, лежащее между ними, разорвала его в клочья и рассыпала обрывки рядом с собой.

— Поглядим, как страшный призрак вмиг сдунет ветром!

— Теперь понятно, что вы имели в виду под словом «нелепый»! — сказал Дьюкейн.

— Стоит Эрику только сесть на пароход — и нате вам!

— Молодец Анжелика, дай ей Бог здоровья!

— По-моему, он всерьез убедил себя, что это я просила его приехать!

— Ну, Пола, вам снова светит солнце, — сказал Дьюкейн, трогая край ее желтого платья.

— Да, Джон, не знаю, как и благодарить вас…

— Не жалеете сейчас, что рассказали мне?

— Нет-нет, я уже знаю, что от этого многое изменилось — все изменилось…

Дьюкейн встал, расправляя затекшие ноги. Надел пиджак, поднял воротник рубашки и взъерошил себе волосы. Видно было, как вдоль берега бегут по направлению к ним Барбара и двойняшки.

— Пола, — сказал он внезапно, — вы все еще любите Ричарда?

— Да, — ни секунды не раздумывая, отозвалась она. И только потом оговорилась: — Но, конечно, речи быть не может…

— Постойте, в чем там дело? Взгляните на детей! Барби, ты что, что такое?

— Да Пирс! Он заплыл в Ганнерову пещеру и обратно, сказал, выплывать не собирается, останется там дожидаться прилива, и он так и сделает, так и сделает, я знаю!

В пещере царила тишина. Пирс плыл брассом, далеко и размеренно выбрасывая руки, давая телу с минимальным усилием скользить вперед, по-рыбьи рассекая воду. Он был в брюках, в тонкой вязаной фуфайке, на ногах — шерстяные носки и резиновые тапки. В кармане брюк был водонепроницаемый, с гарантией, электрический фонарик, привязанный тесемкой к поясу. На руке — часы, тоже водонепроницаемые. Он уже заплыл в глубь пещеры дальше, чем когда-либо прежде, и дневной свет, проникающий внутрь сквозь низкую арку входа, постепенно сменялся полумраком. Он видел перед собой мерные взмахи своих рук, вспарывающих водную поверхность. Вокруг было ничего не видно.

Пирсов замысел провести в пещере время прилива приобрел за длительный период его созревания столь всепоглощающий и навязчивый характер, что любые соображения относительно того, что будет дальше, исключались напрочь. Замысел был, несомненно, связан с Барбарой, однако, правду сказать, идею Барбары затмила собой идея пещеры. Туда, в неодолимо притягательную тьму, направляла его исполинская черная стрела. Унижение, отверженность, отчаяние сплелись в порыв желания, целью которому служила теперь уже не Барбара. То, что подобное испытание может окончиться смертью, составляло существенную часть его властной заманчивости. При этом погибнет ли он на самом деле, представлялось чем-то второстепенным. Смерть, как понятие, утвердилась в сознании Пирса, вырастая в захватывающее дух явление — не реальную физическую возможность и даже не средство обрести утешение, а в единственно достойный объект любви.

Дальний свет от входа в пещеру заслонило окончательно, и Пирс скользнул в зону полной темноты. Опустив руки, он оглянулся через плечо: слабый отсвет угадывался на воде, но белесый полукруг дневного света исчез. Должно быть, он заплыл за поворот в пещере. Пирс нашарил электрический фонарик и, держась на плаву, включил его. Луч у фонарика был длинный и мощный, но воздух, как бы уплотненный мельчайшей взвесью, глушил и ограничивал свет. Пирс разглядел довольно высоко над головой свод пещеры и стены, отвесно уходящие в воду и увешанные бурыми гирляндами морских водорослей, похожих на блестящие ожерелья, выставленные напоказ. Ширина от стены до стены была ярдов двадцать. Наведя луч фонаря на потолок, Пирс отплыл назад на несколько взмахов руки, и далекий дневной свет внезапно обозначился чертой во тьме слева от него, как будто к его голове лентой проложили по воде какое-то белесое вещество. Казалось, протяни только руку, и достанешь. Одновременно подвижное пятно фонаря наверху качнулось и пропало.

Пирс принял стоячее положение и, удобнее ухватив фонарь, посветил им во все стороны. Здесь потолок был гораздо выше, и ему стало ясно, что пещера в этом месте раздваивается. Перед ним были две каверны приблизительно равного размера: одна вела налево, другая — та, из которой он только что вернулся, — направо. Это открытие повергло Пирса в легкое замешательство. Его привычному представлению пещера рисовалась единым полым пространством, уходящим кверху в толще утеса и завершающимся сухой просторной камерой, возможно полной сокровищ. При том, что наличие сокровищ и даже сухого места и воздуха было не главное. Камера в самом конце пещеры могла оказаться и просто последней трещиной, щелью, в которой вода прилива наконец-то доходит до потолка и топит загнанную крысу во мраке забытья. Пирсу только не приходило в голову, что ему придется делать выбор. Мысль о выборе породила мысль о жизни, о будущем, а та в свою очередь вызвала первый приступ страха.

Пирс посветил фонариком вверх, на свод левой каверны. Он отстоял футов на двадцать пять от уровня воды и был покрыт водорослями. Пирс перевел луч фонаря на правую каверну. Здесь потолок был повыше и тоже покрыт водорослями. Который из двух рукавов развилины поведет его кверху? За неимением иного указателя, Пирс решил довериться случаю, по воле которого раньше повернул направо. Он погасил фонарь и поплыл дальше. Лента дневного света скрылась из виду.

Теперь он плыл медленно, пытаясь неким внутренним локатором определять расположение и близость стен. По его ощущению, ему это удавалось. Но на него давила темнота. Она сгустилась еще сильней и уплотнилась, облепив ему голову наподобие черной коросты. Стоит, чудилось, поднять руку, и можно будет отодрать от нее кусок. У Пирса внезапно сперло и участилось дыхание, ему пришлось остановиться и подождать, покуда оно выровняется. Вода, которая, когда он заплыл в пещеру, показалась ему теплее, чем в открытом море, оставалась по-прежнему непривычно теплой, и ни усталости, ни холода он не ощущал. Он снова вытянул наружу фонарь и посветил сперва назад — туда, откуда приплыл, — а потом вперед.

Прямо перед ним пещера опять раздваивалась. Опять предстояло делать выбор. Что, если, подумалось Пирсу, прилив-то я как раз переживу, но не пришлось бы попросту заблудиться в этом окаянном лабиринте, откуда не найдешь дорогу назад? Или ему укажет ее отлив? Трудно сказать… Пирс потихоньку поплыл вперед, направив тонкий луч света на камеру перед собой. Луч фонаря, узенький и неверный, поглощала темнота. Видно было хуже, чем прежде. Глаза его, похоже, не легче, а все труднее привыкали к плотному и вязкому мраку. Здесь левый рукав развилки был как будто чуточку шире, а влажный, заросший водорослями свод — чуть выше над водой. Пирс медленно заплыл в устье рукава. Сначала, думал он, направо, потом — налево. Надо запомнить. Направо, и потом налево.