Маргарет Этвуд - Мадам Оракул

— Он чокнутый, — небрежно бросил Королевский Дикобраз. — Помешан на знаменитостях. Говорит, что пишет историю нашего времени.

В тот вечер я рано уехала на такси домой. Меня опять терзали сомнения. Сложность положения заключалась в том, что обе мои жизни полностью меня устраивали, но — по отдельности. Когда я была с Артуром, Королевский Дикобраз казался персонажем одного из моих самых неудачных романов, в этом человеке была некая абсурдность, которой я всячески старалась избегать в своей прозе. Но стоило мне оказаться с ним, и он сразу обретал достоверность. Все, что он делал и говорил, в его мире было вполне разумно и логично, зато Артур становился расплывчатым и нереальным; он таял, превращался в бесплотное привидение, выцветшее фото на давно забытой каминной полке. Мог ли он страдать из-за моей неверности? Можно ли обидеть фотографию?

Я все еще думала об этом, когда вошла в квартиру. А там полным ходом шло собрание «Возрождения»; происходило нечто волнующее, и со мной поздоровался только Сэм. Им даже удалось где-то раздобыть настоящего профсоюзного деятеля; он с затравленным видом сидел в углу и называл собравшихся «вы, ребятки».

— Раз уж вы, ребятки, хотите в этом деле участвовать, пожалуйста, — говорил он, — но если уж плевать в полицейских, пусть плюют рабочие. Это их дело. Вы, ребятки, можете себе позволить посидеть в тюрьме, постоянной работы у вас нет, если немного и пропустите, ничего страшного, а у них все по-другому.

Дон заспорил: именно поэтому плевать должны мы, а не рабочие, но профсоюзный деятель только отмахнулся.

— Нет, нет, нет, — сказал он. — Я знаю, что вы, ребятки, дурного не хотите, но уж поверьте мне, иногда плохая помощь хуже, чем никакой.

— В чем дело? — спросила я у Сэма.

— Забастовка на матрасной фабрике, — объяснил Сэм. — Беда в том, что большинство рабочих — португальцы, они нашей агитации не слушают. Им наш канадский национализм до лампочки, понимаешь? Не то чтобы нам до них совсем не достучаться, но мы никак не найдем переводчика.

— А кто плюнул в полицейского?

— Артур, — сказал Сэм, и по самодовольному, но в то же время смущенному лицу своего мужа я поняла, что это правда. Непонятно почему, но меня это страшно разозлило.

Если б я пришла не от Королевского Дикобраза, то, скорее всего, промолчала бы; но тот всегда говорил, что политика, а особенно канадский национализм, — это смертельно скучно. «Искусство принадлежит миру, — утверждал он. — А они просто хотят обратить на себя внимание».

Рядом с Артуром я верила в правоту его дела, всех без исключения его дел; иначе как мне было с ним жить? А с Королевским Дикобразом все это почему-то становилось неважно. Кавалеры и Круглоголовые, снова-здорово.

— О, ради всего святого, — сказала я Артуру. — Ты, видно, ждешь не дождешься, когда тебя арестуют? Но только чему это поможет? Ничему. Вы, господа, не хотите жить в реальном мире, вступать в настоящие политические партии и действительно что-то менять, зато готовы заседать и спорить, и грызться друг с другом до бесконечности. Вы — как Плимутское Братство, только и делаете, что боретесь за чистоту рядов и гоните неугодных. А если что и совершаете, то какой-то совершенно бессмысленный жест — что за глупость , плевать в полицейского!

Все потрясенно молчали. От меня такой тирады никто не ожидал. Да и если подумать, кто я такая, чтобы это говорить? Я тоже не мир спасала.

— Джоан права, — сказала Марлен холодным голосом тактика. — Давайте послушаем, может, она предложит что-то полезное и осмысленное?

— Ну, не знаю… — Я сразу дала задний ход и принялась оправдываться: — Это, в общем-то, не мое дело, я в политике не разбираюсь. Может, надо взорвать Мост Мира или что-то в этом роде…

Тут я с ужасом увидела, что они восприняли мои слова всерьез.

Следующим вечером к нам домой явилась маленькая депутация: Марлена, Дон, Сэм и пара молодых членов «Возрождения».

— Он в машине, — объявила Марлена.

— Кто? — не поняла я.

Я только что вымыла голову и никого не ждала. Артур был в университете, где читал вечерникам курс по канадской литературе; за весь день он едва перемолвился со мной парой слов, и я очень переживала.

— Динамит, — пояснила Марлена крайне возбужденно. — Мой отец работает на стройке, поэтому его было легко украсть, плюс еще детонатор и парочку взрывателей.

— Динамит? Но зачем?

— Мы обсудили твое предложение, — сказала она. — И решили, что идея неплохая. Мы хотим взорвать Мост Мира — в знак протеста. Это самое правильное, из-за названия.

— Погодите-ка, — перебила я. — Вы же можете кого-нибудь покалечить…

— Марлена предлагает сделать это ночью, — поспешно вмешался Дон. — Нам все равно не взорвать его весь, так что это будет скорее символ. Жест, как ты и сказала.

Они просили меня спрятать динамит. И даже придумали, как это сделать. Я должна была купить подержанный автомобиль, указав вымышленное имя и адрес квартиры одного из новых возрожденцев, который все равно собирался уехать на пару месяцев. А потом положить динамит в багажник и каждый день переставлять машину с одной улицы или стоянки на другую.

— Даже подержанная машина стоит денег, — резонно заметила я.

— Послушай, это ведь твоя идея, — сказала Марлена. — Поэтому ты нам как минимум должна помочь. А машину можно купить совсем недорогую, сотни за две.

— Но почему именно я?

— Тебя никто не заподозрит, — ответила Марлена. — Ты не похожа на террористку.

— И сколько же мне этим заниматься? — спроси-

лая.

— Пока мы не выработаем окончательный план. Тогда мы заберем у тебя машину.

— Ладно, хорошо, — согласилась я. — Где ваш динамит?

— Вот, — сказал Дон и протянул мне картонную коробку.

Я вовсе не собиралась проделывать все то, что они придумали, и на следующий же день села в такси, отвезла динамит к Королевскому Дикобразу и спрятала у него в подвале, где и так было полно всяких корзин и коробок. Я сказала, что это свадебный подарок, невероятно уродливая статуэтка, которая мне просто опротивел а дома.

— Но мне бы не хотелось, чтобы ты это открывал, — добавила я. — Из сентиментальных соображений.

Королевский Дикобраз не признавал относительно правдоподобного. Этим, в частности, он мне и нравился: относительное его не устраивало, он верил только в разрушительный абсолют.

— Где ты взяла динамит? — спросил Королевский Дикобраз. Мы лежали на матрасе; серьезные разговоры он всегда оставлял на потом.

— Я ведь просила не открывать коробку, — возмутилась я.

— Да брось, ты же знала, что я открою. Тебе прекрасно известно, что я обожаю уродливые статуэтки. Где ты его раздобыла?

— Это не мой, — сказала я. — Это одних знакомых.