Мария Эрнестам - Под розой

— Тебе удалось позаботиться об Ирен?

Рассказы Гудрун об уборке все равно что сказка о заколдованном горшке. Забудешь заклинание, и каша польется из него, заливая всю кухню. Но, видимо, имя Ирен оказалось тем самым заклинанием, способным остановить поток слов Гудрун. Пару дней назад Ирен перевели в новый дом престарелых, тот самый, обитателям которого так сочувствовал Свен и где работает Гудрун. Она занимается там тем, чем должен заниматься немногочисленный персонал Сундгордена: кормит стариков, помогает им принимать душ и вывозит на солнышко погреться, когда у нее есть время. Но пока что его не нашлось для Ирен. Видите ли, все произошло слишком быстро.

Гудрун опять вздохнула:

— Летом у нас не хватает персонала, и мы готовы нанять кого угодно. Понятия не имею, чем занимается биржа труда, но на наши объявления никто не откликается. Кстати, у нас появился новый помощник, он алжирец, но всю жизнь прожил во Франции, говорит по-французски и почти не понимает по-шведски. К тому же, не первой молодости. Он носит странные сандалии, надевая их на носки. Мы испугались, когда его увидели, но оказалось, у него есть подход к старушкам. Сегодня я видела, как он сидел с Ирен за столом. Она отказывалась есть и хотела вернуться в кровать, но он положил ей руку на плечо и сказал: «Ирен, ты же не откажешься выпить чашечку латте ради меня?» Его легкий французский акцент почему-то сделал обычный кофе с молоком привлекательным! Ирен кивнула и мигом опустошила две кружки. Она заставила его пообещать, что он как-нибудь вывезет ее на солнышко и они выпьют вместе латте, потому что ей не хочется сидеть у себя комнате теперь, когда она познакомилась с таким приятным мужчиной. А потом она попросила его помочь ей утопиться в озере. И выглядела очень довольной. Хотя обычно почти ничего не ест.

Теперь вздохнула я:

— Сколько, думаешь, ей осталось?

Гудрун подставила тарелку под подбородок, чтобы поймать кусок сыра.

— Трудно сказать. Кто-то умирает, стоит ему оказаться в доме престарелых. Просто решает умереть и умирает. Другие цепляются за жизнь. И мы знаем, что Ирен как раз из таких. Персонал ее любит. Все говорят: она такая вежливая, все время благодарит.

Благодарит. Какая ирония судьбы. Петра оставила розы в покое и тоже принесла себе чашку кофе. Мы еще поговорили об Ирен, о том, какой она была до болезни, и Петра сказала:

— Да, ее трудно назвать приятным и легким в общении человеком, но нельзя отрицать: все, что она говорила, думала и делала, было из ряда вон выходящим. Может, чтобы тебя помнили, вовсе не надо быть милым и любезным? Достаточно быть просто неординарным человеком.

— Но ведь Мать Терезу все помнят, а она была добрейшим и милейшим человеком, — вставила Гудрун первое, что ей пришло в голову. Петра расхохоталась.

— Мать Тереза? Ну да, конечно. Только что ей дала доброта: славу? Деньги? По мне, уж лучше брать пример с Ирен, чем с Матери Терезы. Во всяком случае, наш с Хансом брак стал нормальным, только когда я перестала изображать Мать Терезу.

Поскольку она сама затронула эту тему, мы засыпали ее вопросами. Петра замахала на нас руками:

— Я еще сама не знаю, что будет дальше. Он звонил два раза, а по телефону, как вам известно, молчать трудно. Особенно, когда звонок междугородний. Наш Ханс слишком жаден для этого. Так что у нас состоялось что-то вроде разговора, и он сказал, что готов начать все сначала, если я постараюсь. Я спросила, чего именно он от меня ждет, но он не ответил. Сказал только, что я нужна ему. Не знаю, достаточно ли мне этого. Так хорошо одной, скажу я вам. Как давно уже не было. В доме никто не мусорит: каким я его утром оставляю, таким и нахожу вечером. Ума не приложу, как меня угораздило потратить полжизни на какого-то Ханса. Надеюсь, это была худшая половина моей жизни.

— А ты сказала ему, что столько всего выкинула? — с любопытством спросила Гудрун. Я вспомнила, что она прихватила кое-что из вещей Ханса, хотя ее собственный дом и так завален всяким хламом.

— Да, я говорила ему, что сделала уборку. Но он с ума сойдет, когда узнает, что я выкинула из подвала старый аквариум, который простоял там двадцать лет. Самое смешное, что дети никогда рыбок не просили, а мне пришлось за ними ухаживать. Как всегда. Под конец я их просто возненавидела. Не понимаю, зачем держать бедняжек в стеклянной клетке, если мы регулярно употребляем в пищу их менее удачливых собратьев. Тем более, что я вообще была против этой покупки. Надо было сразу отказаться за ними ухаживать, они бы умерли, и не было бы проблем. Но я слишком слабохарактерная, поэтому мне пришлось ухаживать еще и за ними. Только представь, сколько женщин вынуждены кормить хомячков, морских свинок и прочих крыс, которых заводят их безответственные домочадцы.

Гудрун заявила:

— Я тобой восхищаюсь. Взяла и вышвырнула мужа. Привела себя в порядок. А я… Я только хожу туда-сюда и ем все подряд. Надо бы навести дома порядок, похудеть, заняться своей внешностью… А я ничего не делаю. Вчера нас пригласили в гости. Там был такой вкусный швейцарский шоколад к кофе, что я стащила несколько кусочков и спрятала в карман. Но мне кажется, хозяйка дома это заметила — она посмотрела на меня таким сочувственно-презрительным взглядом, когда мы уходили. А Сикстен… не делайте вид, будто не знаете, что происходит. Все видят, как он себя ведет. Я притворяюсь, что ничего не замечаю, но он лапает всех женщин — знакомых и незнакомых. Не представляете, как мне больно это видеть. Я знаю, что уже не молода и не красива, но ведь те, кого он лапает, еще хуже. И дело не в том, что я не хочу с ним секса. Хочу. И всегда хотела. Это он не хочет. А вот лапать других — это пожалуйста.

— Гудрун, кто знает, может, это единственное, на что он способен? — вырвалось у меня. Мне было жаль ее, ведь под этой массой жира скрывалась такая ранимая и неуверенная в себе женщина.

— Я пыталась поговорить с ним, спрашивала, почему мы никогда… но он становится как Ханс. Сжимает челюсти и не говорит ни слова. Хотя нет, иногда он говорит, что может, если захочет. Наверное, как все мужчины.

Гудрун явно была расстроена. Петра сходила за кофейником и подлила нам всем кофе. Потом принесла теплого молока и добавила в чашки, видимо, вспомнив рассказ Гудрун о латте. Гудрун сделала глоток кофе, и молочная пена осталась у нее на верхней губе.

— А как у вас с Хансом?

Петра вздохнула.

— Как? Как и с чисткой аквариума. Я просто беру тряпку и принимаюсь за уборку.

Мы с Гудрун расхохотались. Петра посмотрела на нас и тоже засмеялась. Такими — хохочущими — нас и нашел Свен.

— Привет, старушки! — пошутил он и исчез в доме.

Петра вытерла глаза и посмотрела на меня. Я поняла, что хотя ни Гудрун, ни Петра не задали вопрос, они ждут от меня ответа.