Мария Эрнестам - Под розой

2 августа

Август пришел и в этом году. В последние дни стоит такая хорошая погода, что никто не воспринимает меня всерьез, когда я жалуюсь на темноту.

— Сумасшедшая, — говорит Свен, — ты всегда недолюбливала август. Радуйся, что туристы разъехались, и мы теперь сможем отдохнуть. Сама же сетовала, что на скалах негде присесть, ведь ты всегда предпочитаешь любоваться морем в одиночестве. — С этими словами он погладил меня по щеке и улыбнулся.

Я задумалась, почему Свен навсегда остался со мной и Сюзанной, даже не помышляя о том, чтобы жить своей жизнью. Наверно, он был счастлив с нами и испытывал удовлетворение от того, что впервые в жизни поступил правильно. Ему больше не нужно было идти на компромисс со своей совестью, и он мог возместить мне то, чего недодал, когда я была ребенком. Но несмотря на это, я не уставала повторять Свену, что если он и был в чем-то виноват, то уже искупил свою вину сполна. Тем более, что я ему не родная дочь. «А что такое родная?» — возражал он, и мне нечего было на это ответить.

Что связывало нас все эти годы, могли понять только мы. Я сижу за столом, хотя еще не ночь, а вечер, и размышляю. Свен гремит тарелками в кухне, наверное, решил, что пара бутербродов на ночь будут весьма кстати. Я знаю, что тело скоро не выдержит моего жесткого обращения. Боли в спине не отпускают, а теперь к ним добавились еще и боли в желудке, как будто внутри у меня — раскаленные угли. Знаю, что небрежна по отношению к своему здоровью, но зачем продлевать и без того тусклую жизнь на каких-то пару лет? Чтобы провести их в доме престарелых, как Ирен? Ответ однозначно отрицательный. Уж лучше я сброшусь со скалы в море. Но почему я написала: «тусклую жизнь»? Ведь, если подумать, мне выпало то, о чем многие лишь мечтают. Мне выпало любить и быть любимой.

В доме пахнет летом. Так же пахло в то лето, когда родилась Сюзанна. Травой, цветами, спелыми ягодами… Я вижу Сюзанну в коляске под розовым кустом, спящую так безмятежно, что ей не мешает даже жужжание пчел. Я могла сидеть рядом часами и просто глядеть на нее — на ее гладкую кожу, темные волосы, улыбку — такую же, как у Джона. За ней было легко ухаживать, видимо, в этом мы с ней непохожи, если верить маме. Свен каждый день ездил на работу в Гётеборг, я уволилась из пекарни, пообещав, что вернусь, как только смогу, но так и не вернулась. Письмо в конце лета изменило мою жизнь, и вместо пекарни в Фриллесосе я выбрала совсем другую дорогу.

Письмо пришло от одной из старинных маминых подруг. Мы с Сюзанной были дома одни, и я сразу же распечатала конверт. Подруга писала, что давно ничего не слышала от мамы и интересуется, живет ли та по-прежнему в Лондоне. Она не хотела звонить Свену или Еве, надеясь, что они перешлют письмо маме.

После некоторых колебаний я все-таки написала маминым почерком, что собираюсь переезжать, и потому не могу дать ей точный адрес, но что навещала Еву и Свена в Фриллесосе и была очень рада получить от нее письмо. Я попыталась представить, как думала бы мама, и решила, что она не стала бы утруждать себя подробностями, поэтому добавила только пару фраз о разных мужиках и шикарных вечеринках в шумном Лондоне, где в тысячу раз веселее живется, чем в Стокгольме. Я отправила письмо и несколько недель не получала ответа. Но знала, что только оттягиваю время. Рано или поздно начнут приходить другие письма, с вопросами, на которые я не смогу ответить, и мне придется что-то придумывать.

Когда Свен вернулся, я сказала, что хочу съездить в Гётеборг, и спросила, не присмотрит ли он за Сюзанной в мое отсутствие. Свен рассудил, что для молодой девушки вполне естественно захотеть съездить в город развлечься, и взял выходной, чтобы побыть с Сюзанной.

На следующий день я отправилась с попутной машиной в Гётеборг и там обошла все туристические бюро. Знаю, сегодня это вряд ли было бы возможно, но тогда я просто входила, обращалась к хозяину и говорила, что ищу работу. Все принимали меня довольно любезно: приглашали войти и расспрашивали о моем образовании, опыте работы и почему я выбрала туристическую деятельность. Часто разговор заканчивался, как только они узнавали, что я не закончила школу и работаю в пекарне. О том, что я мать-одиночка, я даже не упоминала, зная, что это уменьшит мои и без того ничтожные шансы. После пяти таких разговоров я была уже совершенно без сил и зашла в маленькое, но довольно дорогое кафе в центре города. Я заказала чай с булочкой и сидела, разглядывая прохожих за окном.

И тут я увидела ее. Вывеску на угловом здании. «Якоби». Прищурившись, я разглядела в витрине фотографии Италии, Франции и Австрии. Я быстро доела, заплатила и поспешила туда. Это оказалось маленькое бюро путешествий. Такое маленькое, что я о нем никогда и не слышала. Я открыла дверь. Колокольчик оповестил о моем приходе, из подсобки появился мужчина и подошел ко мне.

Это был невысокий брюнет в нелепом костюме и старых ботинках. У него были карие, почти черные глаза и длинные ресницы, редкие волосы облепляли череп. Он с неприязнью смотрел на меня, не произнося ни слова и, видимо, ожидая, что я заговорю первой. Я огляделась по сторонам, убедилась, что это настоящее туристическое бюро, в котором есть все, что положено, — карты, рекламные проспекты, и решила, что стоит попытаться.

Я до сих пор помню, как он смотрел на меня, когда я рассказывала, кто я такая и что мне нужно. Он словно видел меня насквозь. Сегодня мне известно, что так он ведет себя всегда, но тогда мне стало неуютно под его пристальным взглядом, и я помню, что вся вспотела.

— Давайте пройдем в мой кабинет, — сказал он наконец, и я последовала за ним в скромную комнату со старой мебелью.

Там был идеальный порядок, начиная от ручек в стакане и заканчивая аккуратно разложенным на столе ежедневником. Он предложил мне воды, и я согласилась. Потом еще раз спросил, почему я к нему обратилась. Я рассказала правду: что хочу работать в туристическом бюро, что мне восемнадцать и что я не закончила школу, но бегло читаю и говорю по-английски. Он еще более внимательно посмотрел на меня:

— Почему вы не закончили школу? Вам ведь оставалось совсем немного.

Этот вопрос, как я позднее поняла, был типичен для Давида Якоби. Ему было важно понять, что я за человек, прежде чем начинать говорить о работе. А для этого нужно было узнать, почему я бросила школу. Я подумала секунду и приняла решение — как потом выяснилось, единственно правильное.

— Я забеременела и решила оставить ребенка.

— Это не помешало бы вам закончить учебу.

— Обстоятельства сложились так… что это было уже не важно.

— Какие обстоятельства могли помешать человеку получить образование?