Михаил Лоскутов - Тринадцатый караван

Чистые кристаллики серы выделялись из песчаных масс в керосине. Тогда людям пришла в голову мысль: а почему не заменить керосин водой?

Стали варить руду в воде, в особых котлах, в которых сжат воздух под давлением в несколько атмосфер. Сера и здесь начала отделяться от песчаных масс.

Все эти события происходили в стеклянных колбочках, маленьких цилиндрах, пробных аппаратах. Необходимо было воссоздать все эти процессы в пробных, но уже настоящих автоклавах там, на месте, у Серных Бугров.

На окраине Ашхабада собирался караван. Лошади и верблюды были запряжены в огромный фургон, поставленный на широкие шины. На фургоне был водружен стопудовый автоклав, и караван повез одиннадцатый способ к Серным Буграм.

Инженера X. не было еще тогда на Буграх. Не было орла, не было акварелей, не было домиков поселка...

Вечером несколько человек собрались на вершине сопки. Они с бьющимся сердцем следили за большим котлом, упиравшимся в леса и подпорки. Этот котел был похож на огромный самовар и даже имел внизу кран. Кочевники стояли поодаль. Похоже было, что инженер сейчас откроет кран и нальет себе чашку чаю. Под самоваром горели дрова. В котле давно уже была заложена руда, давно уже горел костер. Инженер подошел к самовару и действительно открыл кран. Потекла чистая сера.

Пробный автоклав выдержал испытание. Нужно построить завод, соорудить поселок, набрать рабочих, привлечь местных жителей и потом, наконец, привезти большие, настоящие автоклавы и водрузить их на Буграх.

Однажды утром к директору пришел счетовод, навьюченный тюками книг и папок.

— Вот,— сказал он, воткнув палец в графы и цифры,— птички. Птички означают конец контрактов. Каждый день десятку человек истекает срок работы по договору. А караванов нет. Увезти их некому. Нужны новые каменщики, нужны плотники. А где же караваны?

Двести человек разных наций и разных профессий, брошенные в сердце песков, в пять часов утра просыпались на далеком и хмуром острове. Двести человек поднимались на склоны сопок.

Пески были еще холодными, и в сером ночном тумане жесткий ветер хлестал человеческие лица. Песок хрустел на зубах. Стучали камни, мотыги и железо. Двести человек пели на разных языках.

Но среди двухсот было несколько человек, которые не выдержали сопок. Они не могли остаться сверх контракта.

С вечерним колоколом у них начинались тоскливые разговоры.

Иным казалось, что городок не вырастет, что крепкие, загорелые, энергичные люди дрогнут, бросят мотыги и уйдут, оставив котловину ветрам.

...Они молчали, сидели, глядели на огни. Выйти за дверь означало выйти в пустыню. И может быть, от этого или еще от чего-нибудь с наступлением темноты мало кто выходил на улицу. Иногда вдруг заговаривала гармоника. Вокруг собирался кружок черных фигур. Но гармошка еще сильнее подчеркивала однообразие обстановки и тоску. Она вдруг застенчиво сама собой стихала и незаметно исчезала.

Утром каменщики и землекопы в конторе обступали директора, махали кулаками и ругались по-армянски, по-русски, по-персидски. Когда же придет он, обещанный караван, который заберет очередную партию возвращающихся из песков? Где он? Что с ним? Где его носит, по каким тропам он спотыкается, этот долгожданный и проклятый караван?

— Нам нет никакого дела, вы должны выполнить договор и доставить нас обратно. Если нет каравана, подавайте нам машины! Нам нужно домой, у нас там есть семьи, улицы, мостовые, деревья...

Суровое черное лицо директора мрачнеет. Директор снимает тюбетейку и кладет ее обратно на голову. Он смотрит на бледные лица армян, русских, но не видит их, а видит за их спинами будущий завод, новый, блестящий, сверкающий в песках. И человеку в тюбетейке на миг становится непонятно, почему они не видят того, что видит он, потомок кочевника. Он еще раз снимает тюбетейку и спокойно пожимает плечами. У директора такой вид, будто караван спрятан у него в кармане и ему нужно только вынуть его оттуда и положить на стол.

— Все в порядке. В чем дело? Завтра будет.

А ночью стучит коротковолновик и шлет в Ашхабад нервные телеграммы. В чем дело? Где же караван, куда они пропали, черт возьми? Так невозможно работать!..

Высоко сидя на верблюдах, покачивались каменщики, плотники, землекопы. Они прибывали на серный завод новыми партиями, и эти новые сменяли ушедших, вновь уверенно и весело становились на работу. Города посылали на смену ушедшим новые шеренги пионеров.

В повести о Серных Буграх есть одно любопытное событие, о котором в свое время говорили все Каракумы. Здесь оно сразу приняло пустынный, полуромантический оборот. Европейцам оно напомнило вдруг старые романы и рассказы о временах завоевания Америки. Еще сейчас среди работников песков можно услышать этот рассказ, успевший обрасти невероятными вымыслами. Начинают эту историю обычно так:

— А вы слышали, как один колдун спас серный завод? Любопытненькая историйка... Был в то время, знаете ли, ужасный ветер. До города добраться нелегко. А тут кто-то, как нарочно, цап все заводские денежки! Как в воду... Да-с-с. И вот — собрание партийной ячейки. Положение, конечно, аховое. Ветер. Нервы. Разговоры. И вдруг приходит на собрание неизвестный колдун и говорит: «Я все сделаю...»

— Все это — насчет колдуна — глупости. Вот как было дело. Однажды утром замки на дверях конторы оказались взломанными, а из кассы бесследно исчезли все деньги. Много значило, что это произошло в обстановке песков.

Когда на плывущем в океане корабле или в далекой экспедиции совершается преступление, люди прекрасно знают, что его совершил один из них. И дальнейшее путешествие они вынуждены совершать вместе и рядом с ним и не знать его. И это незнание еще больше подчеркивало загадочность преступления, нервировало людей. Но что было делать и кто разыщет следы исчезнувших тысяч? До ближайшего района милиции было ровно двести пятьдесят километров песков. В пустыне стоял один милиционер. Он стоял в ее центре — в серной долине, у домика ревкома. Солнце сверкало на горячем стволе его винтовки. Песок и солнце.

Что мог сделать милиционер?

О происшествии знали все через несколько минут, точно новости летели по ветру. О нем знали уже на далеких колодцах и узнавали все дальше, от кибитки к кибитке, через барханы и бугры, к железному полотну, к городу Ашхабаду.

Суммы никто точно не знал, но называли цифры до тринадцати тысяч рублей.

Директор ходил от землянки к землянке по рядам заскорузлых тужурок и загорелых лиц. Он вглядывался в пыльные молчаливые лица, провожавшие его глазами. Серьезные, улыбающиеся, хмурые, молодые, старые, злые и приветливые, но какие все новые, поразительно новые лица! Исчезли все старожилы, с кем вместе начали копаться в этих камнях. Многие, очень многие покинули огоньки котловины. Как много появилось новых, неизвестно откуда взявшихся людей!