Михаил Лоскутов - Немного в сторону

Может быть, дело в названии? Оно привлекло внимание сразу: «в сторону» — от чего? Может быть, в фотопортрете самого писателя? Такое открытое лицо вызывает доверие читателя…

А если все-таки дело в этих простых цифрах — тридцатые годы? В нашей попытке каждый раз ответить себе на вопросы: по какому пути начинало идти новое советское искусство? Чем люди жили? Как писали? Почему создали множество стилей и направлений, до сих пор не исчерпанных нами?

Лоскутов к направлениям не принадлежал, но установить его литературные привязанности по книжке не трудно. Он их и сам не скрывает.

Его литературная интонация, способ построения фразы выдают южнорусскую манеру. Интонация оправдана частым обращением к Одессе, где и происходит действие многих рассказов.

Лоскутов начинается там, где уже ничего нового не ждешь, уходит куда-то, что называется «беллетристикой», то есть уже где-то читанное, кем-то написанное, и вдруг возникают бесхитростные фразы — перечисление фактов, документ, сухой отчет. Журналистика врывается в литературу и играет с ней, как играет литературой сама жизнь. Задачи художественные вытесняются задачами конкретными, социальными.

В диалоге вымысла и правды — проза Михаила Лоскутова.

Ее нельзя назвать очерковой, потому что она не торопится, постигая явления изнутри, ее нельзя назвать пересочиненной, потому что все герои, кроме некоторых, существовали и все в них — правда.

Но странность-то в том и заключается, что, ничего не придумывая, Лоскутов писал о людях, чьи судьбы напоминают самые фантастические романы. Где он находил таких? Почему именно ему открывали свои души эти так много видевшие и много пережившие люди?

Мы их называем чудаками, их творчество — не самым важным в нашей жизни, обстоятельства их жизни — не типичными.

Все это, наверно, так…

Но эти, «не главные» в нашей жизни, люди подчас способны рассказать об эпохе значительнее, чем остальные. Они как цветные нити проходят сквозь будни, расцвечивают их, давая пищу воображению, вызывая интерес к действительности.

Творчество — вот предмет влюбленности Лоскутова, творчество, одержимость, призвание. Единственность, уникальность этого призвания — вот что поглощает его внимание.

Этих героев именуют насмешливым словом «чудаки», забывая, что корень этого слова «чудо» и что каждый одержимый человек смешон только в бессердечных глазах.

Добрянский, мастер скрипки, непризнанный Страдивари нашего времени, парфюмер мосье Мишель, создатели советского пробочного производства, профессор Цинзерлинг, ищущий воду в пустыне, — все это герои-чудаки, начавшие строить жизнь сначала, новую послеоктябрьскую жизнь.

Энтузиазм — есть свойство таланта, энтузиазм — дар, а не следствие призывов.

Человек должен что-то сделать для себя и для других. Что-то пусть одно, но он должен сделать, стремясь к осмысленному однажды идеалу.

Ясно пишет Лоскутов, не оставляя сомнений ни в чистоте своих намерений, ни в чистоте намерений своих героев. О, эти бесценные находки — книги 20—30-х годов — пафос строительства, пафос созидания, пафос человека! Сколько их еще предстоит нам распознать?

Такие книги, как «Немного в сторону», становятся книгами детства.

Михаил ЛЕВИТИН

Этот очерк об одной удивительной человеческой жизни.

Сейчас, когда я пишу эти строки, по улицам Одессы, возможно, идет, покашливая, согбенный старик в старой соломенной шляпе. Он опирается на палку. В Одессе стоит вечер, и в переулок доносятся шумы Соборной площади, трамвая, бульвара, толпы — необыкновенное и одесское. Потом еще откуда-то, может быть из форточку — скрипка, а в Одессе не может быть без скрипки.

Тогда старик останавливается на минутку и, склонив голову, прикладывает к уху ладонь. Да, он узнает этот голос.

Лев Владимирович Добрянский — семьдесят лет жизни и профессия скрипичного мастера — идет по улице и опирается на палку, и полгорода его знает, и многие во всем мире знают его. Вокруг этого имени сорок с лишним лет вяжется клубок необыкновенных слухов и славы, триумфов и клеветы. Тут и статьи в энциклопедиях и репутация чудака, имена музыкальных корифеев всего мира, жизнь на чердаке и даже романтические истории с похищением неоценимых скрипок-уникумов. Да, все в Одессе произносят это имя и рассказывают эти истории, и в течение десятилетий газеты и журналы печатают заметки о нем и статьи под заголовками «Забытый гений» и «Наш Страдивариус», и пора сказать наконец просто и ясно — в чем тут дело.

Мастер скрипки Добрянский. Значит — очерк о построении скрипки, инструмент, мастерская, значит — лаки и деки, «рождение Страдивариев» и «тайны звука». Но я сейчас на некоторое время отодвигаю в сторону вопросы инструментоведения. Я кропотливо разбираю факты, ворохи обстоятельств, справок, сомнений, сопоставлений, и вот я чувствую настоятельную потребность рассказать все, что я узнал об этом человеке, искренне и беспристрастно. Это история необыкновенной жизни, дум, страданий и побед Льва Владимировича Добрянского, история человека, который не был ни полководцем, ни революционером, ни даже ученым. Он — скромный мастер скрипки. Но он в известном смысле и ученый и, главное, революционер этого своего дела.

Идя за Львом Добрянским, всеми перипетиями его жизни, я должен коснуться рутины, с которой он дрался, и рутинеров, которых он касался, — здесь страшные истины могут коробить слух, а неточность в специфике — вызвать заклинания жрецов, волнения которых обратно пропорциональны силе основной правды всей этой истории.

Идя за Добрянским, я должен говорить о скрипках и всех сложных особенностях его дела и его правды. Значит, тут будут и деки, и лаки, и многие вопросы инструментоведения — особый мир скрипок, скрипичных мастерских, запахов старинного дерева, тайн рождения скрипки…

Открыта дверь в получердачную конуру, и зажжена лампа. Еще неясно видны окружающие предметы — они необычны и странноваты для постороннего; деревянные остовы, висящие вдоль стен, лаки, грифы, куски дерева — неродившиеся предметы, полувещи, инструменты, которые должны еще возникнуть — из материалов, из науки, из опыта и из таланта мастера. Словом, это тот самый мир скрипок, который сорок лет уже окружает Льва Владимировича.