Михаил Лоскутов - Немного в сторону

Тотчас же после смерти великого старика его наследники подобрали в его мастерской все недоделанные и испорченные инструменты, доделали, наклеили прославленную марку Страдивариуса и пустили в продажу. Та мировая спекуляция именем Страдивариуса, которая продолжается доныне, началась еще у изголовья знаменитого покойника.

Это были скрипки так называемого «пятого» периода Страдивариуса, или «Полу-Страдиварии», — они хуже других.

Лучшим его периодом считается четвертый. До того он делал скрипки хуже. А до него были другие Страдивариусы и Никколо Амати, а до них были другие Амати и вся кремонская школа. А до Кремоны была Брешия, и в ней впервые родилось то, что похоже на современную скрипку.

До скрипки же были виолы и те многочисленные щипковые инструменты, и японская «лунная гитара», и «фидели», и «ребабы», которые, скрещиваясь и переплетаясь, родили далекого предшественника скрипки. Об этом предшественнике долго спорили и спорят. Его искали как питекантропа, родоначальника нашего рода. И однажды, в могиле древнего воина, жившего около двух тысяч лет назад, был найден музыкальный инструмент — «крота», как говорят некоторые исследователи, — родоначальник всех смычковых инструментов.

И был то четырехугольный ящик с дугой и грифом, похожий скорее на гроб, чем на скрипку или виолончель.

Так что от инструмента «крота» до домика № 1239 на площади Доминика в Кремоне над скрипкой поработали очень многие поколения мастеров, и наконец ее до некоего совершенства довели Гварнери и Страдивариус. Это была долгая и коллективная работа по усовершенствованию звучания. Она проводилась впотьмах, в порядке развития опыта предшественников. Мастера Кремоны не знали законов акустики. Не знали и не могли знать этих законов ни Амати, ни Страдивариус, ни Гварнери. Они работали эмпирически, на ощупь и часто достигали многого путем случайностей.

Так, слава Брешии, предшественницы кремонской школы, была многим обязана тому, что поблизости лежали обширные хвойные леса. Так, турецкие спекулянты семнадцатого века помогли развитию скрипки: они жульнически поставляли Италии плохое волнистое дерево для весел, и это было счастьем для скрипичных мастеров; лучшие из инструментов сделаны из дерева с волнистыми слоями.

Корпус скрипки менял свои формы — он был и лунообразным и яйцевидным, пока наконец не принял знакомых нам форм. Напрасно думать, что они акустическая находка, «эврика», некое геометрическое совершенство, счастливо непреложное с точки зрения звука. Скорее наоборот: они рутинны и антиакустичны.

Наследники Страдивариуса, не зная законов физики, однако, прекрасно понимали законы рынка. До наших дней многие большие мастера достигали совершенства Страдивария и даже превосходили его. Но никто не вышел из пределов заколдованного ящика. В основном наша скрипка — усовершенствованный кремонский инструмент…

С этими нечестивыми мыслями бродил по Мюнхену странный одесский мастер. Мысли были необычны, шепот и насмешки в ответ на них слышались все громче. Но странное дело, все возражения, каждый новый шаг в жизни, да и весь собственный опыт все больше убеждали в одном: пора раскрепостить скрипку. Ее нужно сделать не инструментом кудесников, а продуктом физического кабинета.

К мастеру стали приносить старинные и прославленные скрипки, которые всем были хороши: стоили очень дорого, были красивы и очень знамениты, но только… неважно звучали. Часто владельцы приносили их по секрету, стеснялись самих себя. Эти скрипки походили на голого короля из сказки: помните — прославленный мастер сделал королю костюм из ничего, все верили, что это легчайшая ткань, и лишь один мальчишка закричал, что король гол.

Тут были узкогрудые Клотцы, многочисленные Штайнеры, антиакустичные Маджини, Руджиери. Затем были всякие Будиани, Мариани, Паста Диовани и множество «италосветил», часто знаменитой рухляди из брешианской и кремонской плеяды или из «неаполитанцев», «венцев» и «римлян».

Иногда среди них были прекрасные Страдиварии, Амати, Гварнери, Гваданини, Гранчино.

— Удивительно, — говорил одесский мастер, — как удавалось им делать эти странные ящики хорошо звучащими! Здесь была не наука, а только талант — эмпиризм, чутье, интуиция, удача…

Казалось бы, ему нужно было радоваться хорошим заказам и тихо переделывать эти музыкальные чемоданы обязательных форм, прославленных в веках поэтами. Но странный мастер, лишенный мистического почтения к щепкам, бросается в кропотливое, прозаическое изучение попадающих к нему инструментов. Он жалеет только, что беден и не может разрезать их на куски, как физиолог-экспериментатор режет трупы и собак.

Он изучает акустику и механику. От вопросов ролт, дек, струн, лака, мензуры в звучании скрипки он переходит: к вопросам детонации. Его работами интересуются музыканты и ученые Германии.

Профессор строительного искусства консультируется с ним по делам акустики и ритма.

Мюнхенский профессор Рентген, великий Рентген, заинтересованный явлениями детонации, приходит к мастеру скрипок Добрянскому, и они проводят вместе вечера. Эти мюнхенские вечера, в которые, может быть, они оба думали о разном и вместе, может быть, о таком одинаковом: о лучах, о свете, свете науки, которым можно осветить тайны материи, живой и мертвой. Оба они были достаточно дерзкими людьми, чтобы не останавливаться перед божественными законами, созданными предками.

Дерзкие мысли, как научные гипотезы, дискуссионны, но часто приводят к истине по самой кратчайшей из множества тропинок. Увы, эти тропинки в древнем вопросе скрипки, пожалуй, излишне извилисты, запутанны, кривы, как старые пошехонские дороги.

По ним бродили и бродят кустари-одиночки, агенты рекламы и чрезвычайно ученые искусствоведы, познавшие тьму мудростей, вплоть до деталей завитков на скрипках, имен потомков Страдивария и рисунков Леонардо да Винчи и Андреаса дель Сарто на инструментах Дуффопругара. По существу — они занимаются всем, кроме решения кардинальных вопросов. Еще здесь путешествуют великодушные и бесхитростные воспеватели, романтизирующие «совершенство форм» и традиционные установившиеся «истины». Они окутывают всю картину ладаном и туманом, сквозь который еще труднее что-либо разобрать…

Сейчас мы говорим о человеке, который ходит по этим дорогам с фонарем в руках. Может быть, это Диоген, одиночка, человек, нашедший крупицу истины. Во всяком случае, фонарь от науки и трезвой мысли. На этом с метафорами можно покончить.

Лев Владимирович Добрянский, мастер и ученый-исследователь из Одессы, сконструировал еще в начале этого века собственный тип скрипки.

Пусть разрешат нам разложить скрипку условно на три, так сказать, слагаемых: материал, лак и соотношение частей, то есть постройка, архитектурный чертеж, — три основных элемента, удачное разрешение которых дает успех скрипке. Все три нужны для звука, и это уяснили еще древние мастера, дойдя до этого эмпирически.