Дэймон Гэлгут - Добрый доктор

Наконец она явилась в мою комнату. Доктор Нгема, боязливо избегавшая всех непростых эмоций, справилась у меня, соглашусь ли я ее принять.

— Это сестра Лоуренса, — торопливо выпалила доктор Нгема. — Она хочет с вами немного побеседовать.

Я ничего против не имел; более того, меня снедало какое-то болезненное любопытство. Но когда мы оказались лицом к лицу (она сидела на его кровати, а я на своей, совсем как во время моих разговоров с ним), внезапно оказалось, что говорить не о чем. В комнате царила даже не атмосфера взаимной неловкости, а полный вакуум.

Я достал его чемодан и пачку фотографий. Отдал ей. Она вяло перетасовала фотографии.

— Ключи от его машины тоже у меня, — сказал я. — Наверное, вы и машину захотите забрать.

— О, нет, нет. Не сейчас. Я приехала сюда на своей машине.

— Она тут, на стоянке. Я ее не трогаю. Время от времени прогреваю мотор.

— Очень мило с вашей стороны. Я скоро за ней приеду. — Она огляделась по сторонам; ее темные глаза казались еще темнее на фоне белых подглазий, огромных, как фарфоровые блюдца. — Значит, это здесь… — произнесла она, — здесь…

— Извините?

— Это была его комната.

— Напополам со мной. Да.

Она пристально посмотрела на меня. Она была хрупко сложена — казалось, переломится, как тростинка, от первого порыва ветра. И только хриплый, прокуренный голос выдавал, как трудно ей пришлось в жизни. Только голос. И глаза.

— Вы стали для него другом, — сказала она.

— Простите?

— Он мне писал. Часто упоминал о вас.

— Правда? Я очень тронут. Но я не знаю, хорошим ли другом я для него был.

— О нет. Давайте без ложной скромности. Судя по тому, как он о вас отзывался, было совершенно ясно… Он писал, что вы о нем заботитесь.

— Действительно, — проговорил я. — Да, наверно, я был ему другом.

— Спасибо, что вы были так добры к моему… младшему брату.

С этой фразой абсурдность ситуации усилилась как минимум вдвое. Я больше не мог сдерживаться:

— Я знаю, что вы его мать. Нет смысла скрывать.

Она и бровью не повела. Невозмутимо кивнула, попыхивая сигаретой:

— Полагаю, он вам сказал.

— Э-э-э… да.

— Значит, очень вам доверял. Иначе ни за что бы не признался.

Я не знал, что ответить. Мысленно взмолился: «Скорей бы она ушла». Но она точно приросла к его кровати. Пауза затягивалась. Женщина все попыхивала и попыхивала своей сигаретой. А потом внезапно сказала:

— Не понимаю, как это произошло.

Во мне что-то всколыхнулось: наконец-то маски сброшены!

— Крайне запутанное стечение обстоятельств, — сказал я.

— Значит, вы все-таки понимаете.

— Нет, я… По-настоящему нет. Ума не приложу.

— Но он исчез.

— Да.

— He умер, а исчез. Разница есть.

— Боюсь, я не совсем улавливаю…

Все такая же спокойная, невозмутимая, она выбросила окурок в окно и вставила в мундштук новую сигарету.

— Я имею в виду, — произнесла она, — что он может вернуться.

Голос у нее был ровный, и я расценил эту фразу как утверждение. Но ее глаза неотрывно смотрели на меня. Я догадался: она не утверждает, а спрашивает.

Немного подумав, я ответил:

— Нет. Я в это не верю.

И тогда она расплакалась. Я изумленно наблюдал, как она, такая высокая и бесстрастная, вдруг сломалась, не выдержав отчаяния. Закрыв ладонями лицо, она зарыдала. Я сел рядом с ней, обнял за плечи. Ее плач бередил мне душу. Я сожалел, что мы все-таки не избежали этого момента и чувства выплеснулись наружу.

Лоуренса больше нет. Он исчез. В ее словах есть доля правды: исчезнуть — не то же самое, что умереть.

Позднее из моей жизни исчезли некоторые другие люди. Исчезли, но не как Лоуренс, а просто скрылись в лабиринте своей собственной жизни. Спустя несколько месяцев военную часть во главе с полковником Моллером перевели в какое-то другое место. Казалось, еще вчера они толпились у бильярдного стола, попивая виски и хорохорясь, а на следующий вечер в баре вновь наступило затишье.

Потом Клаудия вернулась на Кубу. Не знаю уж, почему, но случившееся с Лоуренсом окончательно разрушило брак Сантандеров. Вместо былых ссор из-за стены доносилось лишь молчание — гнетущее, бесцветное. Очевидно, они вообще перестали разговаривать. Затем на одном из понедельничных собраний было объявлено, что на следующей неделе Клаудия уезжает. Значит, все-таки разрыв. После ее отъезда в нашем крыле осталось всего двое жильцов — Хорхе и я. Дежурства значительно удлинились.

Почти одновременно с Клаудией уехала доктор Нгема — вернулась в большой город, в министерство, где ее ждала желанная должность. Теоретически отъезд доктора Нгемы отвечал нашим общим интересам. Разумеется, это действительно было так. Но я не могу забыть своего последнего разговора с доктором Нгемой — разговора, начавшегося вроде бы на пустом месте.

Этот разговор состоялся у нее в кабинете за несколько дней до ее отъезда. Она учила меня тонкостям, связанным с обязанностями главврача: как писать рапорты, вести бухгалтерскую отчетность, регистрировать документы. Потом стала объяснять, как выбивать деньги для найма дополнительного персонала взамен всех, кого мы потеряли. Очевидно, больница находилась в критическом положении. Требовались незамедлительные меры. Но эта тема пробудила печальные воспоминания в нас обоих, и доктор Нгема, прервав долгие сухие разъяснения, вдруг умолкла. А затем со вздохом произнесла:

— Бедный Техого.

— Что?

— Какая ужасная судьба! Как ужасно то, что с ним случилось.

Я мог бы промолчать, пропустить ее слова мимо ушей. Но во мне точно лопнула какая-то пружина. Доктор Нгема снова уткнулась было в бумаги. Я спросил:

— А Лоуренс?

Она удивленно захлопала глазами:

— Да. И Лоуренс тоже.

— Техого еще жив, — сказал я. — А вот Лоуренс наверняка мертв.

Она неспешно опустила бумаги на стол. Уставилась на меня. В воздухе повисла ощутимая напряженность.

— Никак не пойму, к чему вы это говорите, — произнесла она.

— А вот к чему: Техого для них свой человек. Они приехали и забрали его, чтобы он не проговорился. Но ничего плохого они ему не сделают.

— «Они», — сказала она. — Какие еще «они»?

— Его товарищи.

— У Техого никаких товарищей не было. Никого у него не было. Если хотите знать, я думаю, что его забрали солдаты. Решили, что он видел что-то лишнее.

Я недоверчиво щелкнул языком:

— Техого — потерпевший? Почему вам так упорно хочется верить в его невиновность?

Она улыбнулась, но не потому, что мои слова ее позабавили.

— Вы всегда недолюбливали Техого, — проговорила она с расстановкой. — У вас с давних пор был на него зуб.

— Неправда.

— Простите, Фрэнк, но, по-моему, причина именно в этом. Вы мечтали его выгнать. Мечтали, чтобы он исчез. Не могли найти с ним общего языка. Что ж, теперь его вообще нет на свете.