Дэймон Гэлгут - Добрый доктор

— Да жив он. Где-нибудь шляется.

— Все-то вы знаете наверняка!

— Я знаю, кто такой был Техого. Он был вор. Я все видел своими глазами. Я и в вас разочаровался оттого, что вы его покрывали.

Все это произносилось с ледяной учтивостью, словно мы беседовали о каких-то отвлеченных материях. В последнее время доктор Нгема и я частенько разговаривали между собой на повышенных тонах. Но на сей раз ни она, ни я не сорвались на крик.

— Этому молодому человеку, — сказала она, — жилось очень нелегко. Очень тяжело. Гораздо тяжелее, чем вам. У него не было никаких возможностей и привилегий, которыми пользовались вы. Разве этот факт для вас ничего не значит?

— В данном случае — нет. Ничего не значит.

— Оно и видно. — Она уставилась в мою сторону, но куда-то вдаль, через мое плечо. — Я смотрю, вы даже представить себе не можете, каково в этой стране быть чернокожим. Для вас реальна только ваша собственная жизнь.

— А разве не у всех так? Человек может прожить только одну жизнь.

— Черные проживают много жизней.

— Какая чушь!

— Да. Для вас это чушь. Для меня — истина. Но мы все равно ни до чего не договоримся.

Она снова склонилась над бумагами, а наш разговор как бы убрала с глаз долой. Так прячут в карман нож. Но этот нож нанес раны нам обоим. К этой теме мы больше не возвращались. Вплоть до отъезда доктора Нгемы держались друг с другом преувеличенно вежливо.

Мария исчезла тоже. Но затем нашлась. Объявилась спустя долгое время после того, как я потерял надежду с ней увидеться. Однажды в ординаторскую явился молодой чернокожий парень со смутно знакомым лицом. Сказал:

— Я могу вас проводить к тому, что вы хотите.

Я не сразу уразумел, о чем это он толкует.

Но вдруг вспомнил, где именно с ним встречался: в деревне за хибаркой Марии, когда приезжал туда ее разыскивать. Этот парень переводил мои слова, когда я обещал вознаграждение за любую помощь.

Отправиться с ним немедленно я не мог из-за дежурства. Лишь через несколько дней смог развязаться с делами и выкроить время для поездки. Я заехал за ним в деревню на своей машине, и мы двинулись в путь. Он стеснялся меня, но дорогу указывал уверенно. С его лица не сходила лучезарная улыбка. Ехали долго, по немощеным дорогам — паутиной проселков, отходящих от автострады. Местность была дикая, заросшая густыми лесами. Изредка попадались деревни — из тех, что на карте Лоуренса были отмечены безымянными кружочками.

В одном из этих кружочков, неподалеку от вереницы синих холмов, что виднелись на горизонте, и находилась Мария. Машина преодолела последний участок пути — вскарабкалась в гору по кошмарной дороге, которую, казалось, лишь вчера прорубили в буше тупым топором. На круче имелось хаотическое скопление хижин с прилегающими огородами. На вид деревня ничем не отличалась от всех других, попавшихся нам по пути, но мой сияющий проводник сказал:

— Тут.

— Тут?

Он пояснил мне, куда ехать. Вон — одна из крайних хижин. Рядом, в двух шагах, выстроились стеной деревья. Перед хижиной — белая машина.

Я всегда видел эту машину мимоходом, издали. А теперь, впервые подойдя к ней близко, осознал, что к Бригадному Генералу этот автомобиль не имеет никакого отношения. Старый «датсун» с проржавевшим насквозь капотом и такой же крышей. Одна из дверец держится на честном слове. Лобовое стекло рассечено трещиной. Машина бедняка.

Итак, головоломка, которую я совсем было собрал, все-таки не поддалась моим усилиям. Или ее части соединяются совсем не так, как я полагал.

По-видимому, то же самое можно было сказать и об истории с Марией. Отправляясь в путь, я думал, что ей известно о моем приезде. Предполагал, что мой проводник с ней уже поговорил, уже сообщил, что я ее ищу. Но, едва увидев ее, понял: для нее я все равно что с неба свалился.

Она была на голом участке между деревней и опушкой, по ту сторону маленькой хижины. Сначала я постучал в дверь. Откуда-то сзади откликнулся мужской голос. Мы обошли хижину. Мария сидела на земле, но тут же вскочила, зажав себе рот ладонью. Уставилась на меня.

Он тоже там был. Я увидел его впервые. Ее мужчину. Примерно мой ровесник, коренастый, круглолицый, в лихо заломленной клетчатой кепке. Похоже, он не был склонен к бурным проявлениям эмоций, но я чувствовал его изумление, точно вибрацию, от которой дрожит земля.

Итак, все мы замерли, рассматривая друг друга. Трое в замешательстве и четвертый — все с той же неуместной улыбкой на лице.

Я сказал:

— Мария.

Но на это имя она не отозвалась. В действительности ее звали иначе. Она резко повернулась ко мне спиной и, глядя в глаза мужу, заговорила с ним. Что-то произнесла высоким голосом, очень быстро — я не смог уловить ни слова. Потом умолкла и, даже не оглянувшись, убежала в хижину.

Сам не знаю, чего я ожидал. Что мы радостно усядемся бок о бок и примемся толковать о старых временах? Что ее мужчина по какому-то мистическому стечению обстоятельств, подобно тому, как он отсутствовал в дни нашей связи, будет в отлучке? Или что мы чудесным образом перенесемся в хибарку, потонувшую во тьме, на тот квадрат утоптанного песка?

Реальность не имела ничего общего с этими измышлениями. Оказывается, эта история — без развязки. Возможно, у нее нет и не было даже сюжета. И приехал я только для того, чтобы в очередной раз удостовериться: я почти ничего не знаю и ничего уже никогда не пойму.

Мужчина сильно рассердился. Подошел ко мне и стал что-то говорить негромко, монотонно, настойчиво. Его руки сжались в кулаки, но я решил, что он вряд ли полезет со мной драться. Во всяком случае, в ближайшее время. Покамест он был слишком изумлен, слишком неуверен в себе.

— Я не понимаю, что он мне говорит, — сказал я.

— Он говорит, — перевел мой проводник, — что вам тут надо?

— Я хотел поговорить с Марией.

— Он говорит: что вам надо от его жены?

— Скажите ему: ничего. Ничего плохого. Я ее друг по прежним временам, я ее знаю по магазину. Я хотел узнать, все ли у нее хорошо.

— Он говорит, у нее все хорошо. Он говорит, вам теперь лучше уйти.

— Я приехал сюда не для того, чтобы принести им неприятности. Объясните ему.

Но мой приезд сюда все-таки принес неприятности. Беда сгустилась вокруг меня, словно вихрь пыли на ветру. Лучше всего было уехать, так и не узнав, каковы будут последствия. Так мы немедленно и поступили. Не пробыв в деревне и трех минут, вновь отправились в долгий обратный путь.

— Но она жива, — сказал я себе вслух. Это было полчаса спустя, когда мы мчались по каким-то ничем не примечательным местам. — Хотя бы это мне известно.

— Да, — радостно подтвердил мой спутник. — Она жива.

И это уже кое-что. Все остальное я узнать не в силах. Она была таинственным знаком, вокруг которого вращалась моя жизнь, но для нее самой я был лишь второстепенной деталью, источником смятения и беспокойства. Я никогда больше ее не увижу — но она жива.