Арнольд Штадлер - Однажды днем, а может быть, и ночью…

А писатели и в самом деле объявили, что намерены отказаться от услуг сопровождающего и вышвырнуть его из автобуса. Роза притихла, как кролик. Она была слишком слаба, чтобы принять какое-то решение, например тоже выйти из автобуса. Она искренне хотела последовать за ним, но предположила, что Франц не примет ее самопожертвования.

Чаша терпения была переполнена.

И вот, как в древности, бросили жребий, а поскольку игральных костей не оказалось, как в истории с Ионой [81] Имеется в виду эпизод ветхозаветной Книги Ионы: корабельщики-язычники во время шторма, бросив жребий, выясняют, что причина их бед — плывущий на их судне пророк Иона, поклоняющийся Яхве, которого они затем бросают в море. Ирония автора заключается в том, что библейский пророк, в отличие от героя романа, осознавал свою вину перед Богом (отказ проповедовать в Ниневии), считал справедливой постигшую его кару и сам настаивал на том, чтобы корабельщики бросили его за борт. , бросили монету. Но все было уже и так решено, его вышвырнули, правда, он, в отличие от Ионы, легко не отделался.

Выбрали место и соединенными усилиями вывели его из автобуса, оставив там, где с ним ничего не могло случиться: у задней двери пришоссейного бара, возле туалета. Потом они поехали дальше, и в микроавтобусе стало тихо-тихо.

Значит, Франц не добрался до Виналеса. Он так и не увидел табачных плантаций. Все, что он увидел, — это зеленые холмы и голубые горы, за которыми притаился Виналес.

На Кубе он побывал только в Гаване, да и Гавана осталась у него в памяти местом свиданий с Рамоной.

Как туда вернуться, он и сам не знал.

А Розе любовь к Францу не принесла ничего, кроме страданий. Вскоре у нее за спиной в Вене будут сплетничать: «Драная кошка, старуха, а туда же…» А она будет рассматривать гаванские фотографии и отгонять воспоминания, такие мучительные, что, кажется, вот сейчас оглянешься на прошлое и превратишься в соляной столб.

Маринелли сначала почувствовал себя счастливчиком: вот нечаянная радость — делегации и след простыл. И молился, стоя на почти пустом шоссе, по которому проезжали редкие машины, редкие запряженные лошадьми повозки и редкие велосипедисты и брели одинокие странники: «Господи, научи меня терпению, смирению и радости малых свершений!» [82] Упоминается молитва французского писателя Антуана де Сент-Экзюпери (1900–1944): «Господи, я молю не о чудесах и видениях, дай мне силы прожить день, научи меня терпению, смирению и радости малых свершений!»

Несмотря на свое вчерашнее открытие, Маринелли не мог дождаться встречи с Рамоной. Вот сейчас, сейчас он увидит ее, и у него сердце замрет от радости. Добравшись наконец до улицы Консоладо, он не спеша прошел вдоль последних обшарпанных фасадов, словно хотел оттянуть блаженство, на цыпочках поднялся по лестнице, проскользнул мимо тетки из Комитета по защите революции, входная дверь была не заперта, и… В их маленькой комнате в одной постели лежали Рамона и Ренье. Как дважды два.

И весь мир словно безмолвно провалился куда-то в кромешную тьму…

Он ведь всегда был таким робким. Вечно колебался, ни на что не мог решиться. Не мог понять, что преподносит ему жизнь…

Франц, наверное, все-таки не верил в Бога. В нем не было ничего от Иова, в отличие от Иова, он не вел бухгалтерский учет своих утрат, не составлял их баланс, он не роптал, в отличие от Иова или Томаса Бернхарда, вечно самозабвенно искавшего виноватых, возлагавшего ответственность за свои страдания на всех, кроме себя, и виртуозно обличавшего растленный мир. Франц был похож не на Иова или Томаса Бернхарда, а на Милого Августина [83] Милый Августин — уличный певец, волынщик и поэт-импровизатор Маркус Августин, по преданию живший в Вене в XVII в. С его именем связана впервые зафиксированная в 1800 г. песенка «Ах, мой милый Августин», в которой он якобы воспел собственные несчастья: безденежье, измену возлюбленной и т. п. , еще одного венца. Франц не роптал, а пел. А когда ему становилось невмоготу, замолкал.

Вместо того чтобы убить обоих, как это некогда сделал Джезуальдо, [84] Князь Карло Джезуальдо ди Веноза (ок. 1560 — ок. 1613) — известный итальянский композитор эпохи Возрождения, автор мадригалов на стихи Торквато Тассо. Ок. 1595 г. убил жену и ее любовника. он улыбнулся. Вообще-то он сначала тоже хотел убить Ренье и Рамону. Но потом улыбнулся: убить их, конечно, стоило, но он ведь был не князь, не Джезуальдо.

Да и родом он был из Вены. Не из Неаполя, а из Вены, из города, где вечно ждешь худшего, — ничего не поделаешь, приходится смириться: там ведь не зря распевают на празднике молодого вина жестокие и печальные песни, в которых предсказывается измена возлюбленной, разбитое сердце и смерть от несчастной любви.

Вена была столицей всемирного фатализма, а главное венское кладбище — местом паломничества фаталистов; там распевали те же песни, что и на празднике молодого вина, даже когда становилось не до шуток и опускали гроб в могилу, легонький, словно в нем ничего нет, словно смерть — это цветок, словно все это не наяву, за гранью реальности.

Таким образом, венский фатализм спас жизнь не только Рамоне и Ренье, но до поры до времени и ему самому тоже: он не убил их, а ушел, шлепнулся на песок на пляже и стал тихо мурлыкать себе под нос старинную венскую песенку.

Гавана, серый город вроде Хузума, замерла перед его взором и притаилась за его спиной, но по-прежнему оставалась для него самым прекрасным городом в мире. «Когда из твоей Гаваны уплыл я вдаль», как пелось в «Голубке»:

Беспокойно томится сердце наше, пока не успокоится в Тебе [87] Блаженный Августин. Исповедь. .

Маринелли, собственно, подумывал было переехать в отель «Капри», обветшавший, запущенный и едва ли не заброшенный, но потом очутился в «Довиле».

Его даже радовало, что в этой скверной гостинице во время завтрака не играет оркестр, нет шведских столов и телевизора. А вид с любой крыши в Гаване все равно открывается один и тот же.