Марга Клод - Грузовой лифт

Дальше наша тропа забвения теряется среди камней. Сдвинем этот ногой: убегают три паука – это «черные вдовы». Однако над равниной проносится сильный вихрь, и солнце закрывают тучи. Идет дождь. Через несколько секунд повсюду из земли поднимаются растения. Слышно, как они растут в воздухе, вытягивая из наших ушей слова: ручей, молния, гром. Между камней выстраиваются колонны муравьев, а в проясняющемся небе – большие скопления птиц. Теперь, насколько хватает глаз, вокруг сплошные степи, колышущиеся на ветру. С побелевшего неба падают хлопья снега. Их сигнал послужит нам руководством. Впрочем, смотрите, завеса пыли истончается, а затем вновь надвигается на солнце, свет которого оттеняет контуры палисадников, обнесенных низкими стенками. Взгляд там задерживается, лаская пригорки и заросшие кустарником бугорки. Нам достаточно здесь поселиться, и время остановится. Достаточно одного слова, одной мысли, чтобы молния разорвала палимпсест пространства, чтобы в точке сборки взгляд наш отправился в погоню за воробьем, во всю прыть скачущим в ветвях боярышника, чтобы мы заблудились в густых колючих зарослях. Но меж двух базальтовых тумб мы замечаем конец тропинки. Она ведет к проходу, который вклинивается в кусты бересклета. Воздух гудит от насекомых…

Оставим справа от себя это болото – вероятно, просто воспоминание. У нас за спиной свет начинает мигать. Что это? Всего лишь день и ночь, сменяющие друг друга. Пойдем дальше. Теперь мы попадаем на веранду, которую затеняет плющ, а затем выходим в коридор, открывающий вид, расположенный выше глаз: линия горизонта – вверху, а точка схода – внизу. Все вместе образует параллелепипед, состоящий из двенадцати ячеек, соединенных между собой анфиладой двенадцати открытых дверей…

Первая ячейка, в которую мы проникаем, насыщена светом, поглощающим весь рельеф, а вторая, очень темная, пропускает глухой шум. Третья и четвертая – всего шаг глубиной. Пятая откликается всеми своими углами на капризный полет мухи. На глинобитном полу шестой лежат две скрещенные ложки. Стены седьмой с одной стороны совершенно гладкие, а с другой – сморщенные, правым глазом ее видно, а левым – нет. В восьмой деревянный робот выделывает акробатические трюки на маленькой трапеции. Девятая открывает с каждой из четырех сторон разные пейзажи, а через потолок – усеянное звездами небо. Стены десятой увешаны пожелтевшими портретами, а одиннадцатая, напоминающая мозаику из разбитых зеркал, пропускает сквозь щели лучи вечернего праздника. Но вот двенадцатая и конец коридора. Наконец-то дверь: маска с золотистыми волосами, инкрустированная в дерево, придает ей свирепый вид. Глаза кажутся живыми. Вытянутый палец перед сомкнутыми бесстрастно устами велит хранить молчание. Вот мы и добрались до конца пути. Вставим ключ в замок и повернем его. Задвижка свободно прокручивается в гнезде. Осторожно раздвинем створки, на плечо нам ложится рука. Неужели это вы, читатель, любезно дошли со мной аж досюда? Идите первым, прошу вас. Снаружи прохладный ветерок. По-моему, мы очень легко одеты. Подождите, я закрою. Смотрите, в эту самую минуту над Вольноградом занимается день, и из тумана, который ледяной ветер гонит по лабиринту сырых улиц… Вспомните. Здесь была набережная, или нет – проспект. 39, 37, 35, вот этот, мы на месте. Ламбер вошел сюда, а мы – следом за ним. В коридоре все еще горит лампа в плафоне, набитом дохлыми насекомыми. Но давайте перейдем улицу и проберемся, если хотите, в общественный сад. Я замечаю там человека, которого мы хорошо знаем, – высокого юношу в кожаной одежде, держащего под мышкой коробку. Видите, он смотрит на окно Ламбера? Правда ведь, можно подумать, будто ждет его? Потом он наконец нас замечает. Он медлит с минуту, а затем подходит, однако направляется не ко мне, а к вам: похоже, он меня не видит.

– Вы опоздали, – говорит он. – В этом плаще я с трудом вас узнал. Вот, держите, не теряйте времени. Это последняя коробка, которую я вам вручаю, и вы знаете, что в ней, не так ли? Тогда сделайте все возможное, прежде чем ее разбить…

По механико-ритмическим причинам, из страха перед многословием и по мотивам, связанным с темпераментом писателя, который, открывая дверь сада, воображает, будто вновь обрел своего читателя, тогда как в действительности он скончался в 5-й главе (писатель, а не читатель: Ламбер, избавившись от него, занимает его место и целиком придумывает продолжение рассказа), многие страницы, заполненные записями и комментариями, относящимися к жизни внутри лабиринта, были удалены из произведения.

После сноса здания, на месте которого построили парк аттракционов, цыган по имени Патар, торговавший отбросами, собрал в ящик все исписанные полоски, что смог найти на развалинах дома № 35 по проспекту Кастети. За разумную цену он изволил продать нам содержимое указанного ящика. Так результат отбора, который потребовал не менее пяти лет упорного труда, заставляет нас сегодня предать огласке часть записей, отложенных в сторону или сфальсифицированных Ламбером.

Среди этих записей имеется сообщение, найденное в бутылке, зарытой под фундаментом одним рабочим бригады, которой поручили снос здания. Конечно, необходимо учитывать, что речь может идти о подделке.

В этом сообщении говорится, что старик, проживающий в 12-й сети, поверяет компаньону следующий секрет:

Я – летающая лиса, разновидность летучей мыши, встречающаяся в Индии. Мой вес достигает 1,5 кг, а размах крыльев – 1,5 м. У меня заостренные клыки, но, вопреки такой внешности, я строгий вегетарианец…

Возможно, Ламбер, компаньон, старик и жильцы – лишь метафоры конфликтов, могущих разразиться между фразами, на которые отваживается повествующая единица в поисках самобытности, чудовищной зрительной оргии, за коей витает тень высокого Аргуса. В самом деле, есть одна очень краткая глава, в которой говорится, как писатель случайно направляется по трубе, ведущей к эмпирею, где боги, смущенные технологической ориентацией нашего столетия, решают отправить к людям незавершенное существо, способное принимать любую внешность; набросок их архаической памяти. Время – это читатель.

В стремительном развитии 22-й главы компаньон пишет, что, попадая в гигантский сундук, оплетенный ивняком, он ударяется головой о колени старика. Это неверно. В той версии этой главы, которую мы имеем, старик подвешен к потолку вниз головой. Компаньон (если он погиб в 5-й главе) или Ламбер (если он действительно убил компаньона), решив, вероятно, что столь неправдоподобная версия способна шокировать, сам подверг себя цензуре.

Опущен один абзац двадцать третьей главы – теоретический синтез всего произведения. В этом абзаце говорится о происхождении старика. Два желания, признается он нам, побуждают меня возвращаться на землю через каждые тридцать тысяч лет. Первое я объясняю своим нездоровым любопытством, а второе – температурой вселенской памяти. Всякий раз, перевоплощаясь, я прибываю одним и тем же ночным поездом, и затем, в волшебный час рассвета, все решается. В остальное время я летаю в облаках, которые проливают на землю обильные слезы мертвецов.