Сэмуэль Шэм - Божий Дом

Я аккуратно проскользнул в палату молодой пациентки с астмой, умирающей без стероидов, которые Рант боялся назначить, вдарил по ней дозой, способной протащить ее через ночь. Следующей была милая женщина с лейкемией, еще живая, благодаря усилиям Таула, которой я перелил еще шесть пакетов тромбоцитов, так как иначе она бы истекла кровью до восхода. Последней ужасомой был Лазарус, уборщик-алкоголик, постоянно находящийся в шоке, с перманентной инфекцией, которому Рант назначал лишь гомеопатические дозы лекарств, опасаясь навредить.

Ежедневно Лазарус целеустремленно пытался умереть, обычно, с помощью кровотечения из губ, носа, пищевода, почек, и каждую ночь я или Чак с религиозным упорством ЛАТАЛИ его, чтобы подарить ему еще один день увлекательных приключений с интерном, который был совершенно не в состоянии сделать хоть что-то. Этой же ночью я вспомнил о том, что Рант ответил мне перед уходом на вопрос, дренировал ли он инфицированную жидкость из живота Лазаруса. Не глядя мне в глаза, Рант сказал:

— Он в порядке.

— Что значит в порядке? Ты дренировал его живот или нет?

— Нет!

— Бог мой, почему нет?

— Я так и не научился это делать… Нужна большая игла. Я боюсь осложнений!

Неудачник! Матерясь, я отправился в палату к Лазарусу, который очередной раз пытался покинуть нас, а так как это повторялось со мной через два дня на третий, я уже знал, что надо делать. Я как раз занимался его воскрешением, когда зашла Молли и сказала, что Рант просит меня к телефону.

— Как поживает мисси Ризенштей? — спросил он.

— В порядке, но Лазарус опять начал рушиться, — ответил я, убеждая себя не заорать на него за недренированный живот.

— Я должен был его дренировать!

— Где ты?

— Китайский квартал. Но как там Лазарус?

— Что ты заказал?

— Ло Мейн, Му Гу Гай Пан [91] Ло Мейн — жирная лапша, Му Гу Гай Пан — блюдо из мяса и овощей с китайскими блинчиками. и много риса. Но все же, что с ним?

— Звучит здорово. Он опять попытался умереть.

— О нет, я возвращаюсь.

— Все уже в порядке.

— Отлично!

— Погоди, — сказал я, увидев, как Молли жестикулирует от палаты Лазаруса. — Кажется он опять собирается рухнуть.

— Я возвращаюсь!

— Что ты собираешься делать после ужина?

— Я собирался позвать ее к себе.

— Что? С Джун дома? Ты с ума сошел?

— Почему нет?

— Неважно. Я пошел. Но запомни, чтобы ты не делал, не веди ее к себе. Напросись к ней. Запомни: ГОВОРИ О ВЫСОКОМ, ПОПАДЕШЬ ВНИЗ. Пока.

По какой-то причине, новые поступления в Божьем Доме шли сериями: два почечных, три сердечника, четыре легочных. [92] Истинная правда. Я как-то за одно дежурство получил четыре эмболии легочной артерии и три желудочных кровотечения, почти все с разными причинами. Главное было не перепутать. Этой жаркой и противной ночью болезни соответствовали настроению. Это было время опухолей в Божьем Доме. Первым был маленький портной по имени Сол. Пока я просматривал историю болезни в приемнике, Говард, который обожал, казалось, все аспекты тернатуры и которого я за это ненавидел, захлебываясь от восторга по поводу своего докторства, сообщил, что у Сола пневмония. [93] 93. Диагностика врачей приемника — притча во языцех. Обычно зависит от того, куда они хотят продать пациента. Кардиологам — сердечная недостаточность, пульмонологам — пневмония. Обычно, очень обижаются, когда их диагноз вызывает сомнения. Что интересно, резиденты из терапии на ротации в приемнике быстро попадают в струю и теряют навыки терапии, не приобретая взамен навыков врача приемника. Справедливости ради, в этом случае Рой зря выпендривается. Лейкемию в приемнике не поставят. Да и сепсис с пневмонией на мазке могут дать похожую картину. Рассмотрев под микроскопом мазок крови, я знал, что у Сола острая лейкемия, а сепсис и пневмония стали следствием неэффективности его имунной системы. Сол знал, что он болен, но еще не знал насколько тяжело, и, когда я прикатил его на рентген и спросил, сможет ли он сам подняться, он сказал: «Подняться! Да я могу подать все девять иннингов», [94] Обычно, питчера в бейсболе меняют иннинге в шестом-седьмом. Подать все девять означает идеальную форму и работу питчера. — и, зашатавшись, чуть не упал. Я помог ему, этому, как раз достаточно молодому, чтобы умереть, тщедушному старику, которому я только что сообщил о его диагнозе. Когда я поставил его перед рентгеновским лучом, его семейные трусы упали.

— Сол, — сказал я. — Ты потерял трусы.

— Да? И шо? Я теряю жизнь, а ты говоришь мне о потере трусов. [95] У Сола ярко выраженный местечковый акцент.

Я был тронут. Он был нашим общим дедушкой. Классический еврей из ранней диаспоры, он видел, как этот последний нацист-лейкемия выкидывает его из дома, из жизни. Лейкемия была верхом нашей беспомощности, так как единственным лечением было бомбардировать костный мозг токсичной и ядовитой химиотерапией, пока он не становился похож на Хиросиму под микроскопом: пустую и выжженную.

А потом ты ждал появления новых клеток, в надежде на то, что они будут здоровыми. И это ожидание было периодом, когда костный мозг не производил никаких клеток. Ни белых, для борьбы с инфекцией, ни красных, для доставки кислорода, ни тромбоцитов, для предотвращения кровотечения. И это было время постоянного сражения: бороться с инфекцией и переливать кровь и тромбоциты, постоянно создавая новые кровотечения и забирая кровь для бесчисленных тестов. Прекрасно! Я прошел через это с доктором Сандерсом и возненавидел это. Первым этапом процесса было введение модифицированного крысиного яда, прозванного за свой цвет и способность оставлять ожоги при попадании на кожу «Красная Смерть», прямо в вены Сола. Думая про себя «прощай костный мозг», я с отвращением ввел лекарство.

Второе поступление: имя — Джимми. Болезнь — рак. Слишком молодой, значит, точно умрет. Говард, улыбающийся, жирный, курящий свою жирную трубку, как чертов телевизионный доктор, рассказал мне о пациенте: пневмония и, может быть, лейкемия. Один взгляд на рентген Джимми и стало ясно, что он пропустил гигантскую опухоль легкого, которая уделает Джимми весьма скоро. Пока я заканчивал с назначениями в приемники, пытаясь отделаться от говорящего Говарда, я услышал битву Хупера с гомерессой в соседней палате. Гомересса, третья за ночь, пыталась дать ему по яйцам. Я спросил у Хупера, что с ним.

— Хуже некуда, Рой, как БНК.

— БНК?

— Брак На Костях. Мы делаем все, что можно, включая сауны в калифорнийском стиле, где нас парят горячими эвкалиптовыми листьями и устраивают какую-то водно-нудистскую психотерапию, но это все не работает. Эта женщина ненавидит тот факт, что я здесь и что я весь в смерти.