Сэмуэль Шэм - Божий Дом

Но наиболее примечательной была датчанка. С белоснежными зубами, волосами, ресницами, что означало белизну лобковых волос, розовощекая, с глазами голубыми, как нордические фьорды, одетая в платье с открытыми плечами, через которое просвечивали соски. Ее жалобой было «давление в шее, отдающее в грудь.» Прекрасно, просто прекрасно. Я шутил, флиртовал, выспрашивая подробности этого давления. Я думал, уместно ли попросить ее раздеться. Я колебался. Напряжение росло. Она озадаченно на меня посмотрела. Кажется, я прокололся, но все-таки сказал:

— Наверное, мне стоит осмотреть все более подробно. Пожалуйста, переоденьтесь в больничную робу.

Она посмотрела на меня, и я подумал: «Черт, неприятности. Я сделал это. Она пожалуется кому-нибудь, и я увидел заголовки завтрашних газет: НОРВЕЖСКИЙ МОРЯК УБИВАЕТ ТЕРНА. ПРЕСТУПЛЕНИЕ СТРАСТИ ПРОТИВ ДАТСКОЙ КРАСОТКИ В БОЖЬЕМ ДОМЕ.

— Ну конечно, — ответила она, белоснежно улыбаясь.

Она все понимала и была не против! Я оставил ее, прикрыв ширмой и подошел к другой пациентке, также молодой женщине, которой занималась медсестра. Я спросил в чем дело, и медсестра ответила:

— Передозировка собачьим кормом.

— Да?! — спросил я игриво. — И какова же нормальная доза собачьего корма?

Я начал осмотр Собачьего Корма, что представляло собой обратный эротическому процесс. Сонная, бесстыдно обнаженная до пояса, блюющая. Я прислонил стетоскоп к ее груди, но меня отвлек вид, промелькнувшей из-за ширмы, прикрывающей переодевающуюся прекрасную датчанку. Осторожно, стараясь не помять, она растегнула и сложила платье. Она села, обнаженная, не считая золотистых трусиков, потянулась и зевнула. Пульсация моих височных артерий, казалось, отражается от кафельных стен и пола. Она поежилась от холода и обхватила себя руками. Ее соски — напряженные коричневые пуговки на шелковистой коже груди. Перед тем, как натянуть больничные одежки, она посмотрела на свои соски, как ребенок смотрит на чудесные игрушки, и легким ласкающим движением провела вокруг каждого из них пальцем. При этом жесте ее соски и мой член подпрыгнули в унисон, как голодные евреи, дочитавшие последнюю молитву, заканчивающую пост на Йом Кипур. Усиливая переживания влюбленного, я затягивал осмотр Собачьего Корма, но потом пошел в комнату к датчанке и идиотически спросил:

— Ну и как они?

— Они?»

— Боли в шее.»

— Ах, да. Не изменились.

— Разрешите мне снять это, — сказал я, развязывая больничную робу и опуская ее к талии. — Я должен вас осмотреть.

Я позволил себе насладиться ею, мои руки блуждали по ее телу, а мысли куда-то унеслись. Я представлял кипящую вокруг нас сексуальную энергию, мыльные пузыри эротики поднимались в воздух, отражая и скользя, взрываясь и набухая, танец прекрасной любви. Моя ладонь на ее шее, проверяет боль при сокращении трапециевидной мышцы, ее рука на моем предплечье, когда я проверяю приводящую мышцу или ощущаю мягкость головки дельтовидной мышцы, при проверке на бурсит. Мои руки на ее ребрах, груди, даже на этих восторженно торчащих сосках. Было ли это этичным? Норман, сосед Ранта в ЛМИ, подцепил эстрогенную вдовушку, по имени — ну конечно — Сюзи — в каком-то приемнике весной, что принесло ему сезонный абонемент в ложу на бейсбольном стадионе.

— Доктор Баш, — сказала она, когда я с неохотой закончил и смотрел, как она одевается, посоветовав ей принять две таблетки аспирина и раздумывая, не предложить ли ей позвонить мне с утра, — могу я вас о чем-то спросить?

О ЧЕМ УГОДНО. МОЖЕТ БЫТЬ ОБ ЭТОЙ ШТУКЕ У МЕНЯ В ШТАНАХ.

— Вам не тяжело видеть все время столько… столько болезней?

— Да, довольно тяжело, — ответил я, раздумывая, как бы назначить ей свидание.

— Я вас привлекаю, это заметно.

ТЫ МЕНЯ РАСКРЫЛА!

— Вы мне тоже нравитесь. У вас хорошие руки, нежные и сильные.

ЭТО СЛУЧИТСЯ! КАК В КИНО.

— Как жаль, что я завтра улетаю в Копенгаген.

ООООУУУУУ.

— Ну что, приятель, как она тебе понравилась? — спросил Гат, когда мы вновь уселись на посту.

— Великолепна! Повезло, а?

— Черта с два повезло. Это я распределял пациенток: выше пояса — тебе, ниже — Элиаху. Все эти густые зеленые выделения пизды не смогут повредить его сексуальной жизни, как думаешь? Красотка! Ты смотри? Безумный Эйб вернулся! Эйби-Бэйби вернулся!»

И правда! Его глаза все также блестят, Эйб помахал нам из предбанника. Флэш выбежал, чтобы его обнять и настроение медсестер тут же улучшилось. Какая прекрасная ночь! Когда пропавший странник возвращается из неизвестности в Божий Дом, как можно не испытывать радость!

Незадолго до полуночи я общался с полицейскими. Коэн присоединился к нам, заполняя историю молодого шизофренника, поступившего в коме после вдыхания полной канистры дезодоранта «Бэн».

— Приветствую тебя, доктор Джеффри Коэн, — просиял Гилхейни и, повернувшись ко мне, сказал: — Ты же простишь нас за то, что мы сосредоточились на докторе Коэне, но мы должны воспользоваться этой возможностью, так как он дежурит лишь одну ночь из семи. Куда более гуманное расписание, чем твое, доктор Баш, что лишь подтверждает мудрость Коэна, выбравшего психиатрию и девиз его родного города: «Ты можешь вытащить парня из Южной Филадельфии, но тебе не удастся вытащить Южную Филадельфию из него.»

Потрясенный, что можно дежурить лишь раз в семь ночей, я слушал, как Гилхейни выспрашивает Коэна:

— В какие глубины человеческого разума ты сегодня погрузился? И что ты думаешь об этом несчастном, надышавшемся «Бэном»?

— Проблемы близости, — отвечал Коэн, — определяют шизофрению. Все мы, как заметил Фрейд, страдаем от эго дистонических невротических конфликтов.

— Как ты говорил ранее, — сказал Квик, — человек никогда не сможет вырасти из своего невроза.

— Правильно, — сказал Коэн, — но проблемы шизофреников проявляются на более ранних, догенитальных этапах, сосредотачиваясь вокруг личных ограничений — максимально приблизиться, не пострадав. Я назначил ему стелазин.

— А мотив приема «Бэна»? — спросил Гилхейни.

— Легко, — ответил Коэн, — «Бэн» снимает панику близости.

— Было бы неплохо, — заявил Квик, — если бы весь полицейский отдел записался к тебе для групповой терапии, доктор Коэн.

— Мы знаем все о полицейских, — подмигнул мне Коэн. — Толпа голубых.

— Доктор Коэн, — запротестовал Квик, — нельзя же так обобщать!

— Проблема, — продолжил Гилхэйни, — что мы живем в постоянном страхе за свою жизнь. Это заставляет давление взлетать, как Арабский Гейзер, а головные боли, которые мы испытываем, поставят на колени быка.

— Должен признаться, — сказал Квик, — что у меня появилось странное влечение к гибким пластиковым трубочкам для питья. А когда жена начала на меня кричать вчера ночью, я велел ей «унять пердеж». Что со мной не так?