Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 2

Немного погодя Кори сказал своим густым ирландским басом:

— Ну, ваше преосвященство и мистер Уэст, мне пора. Моя хозяйка очень не любит, когда я опаздываю к обеду.

Джон Уэст вышел из машины, и Кори отъехал, весело помахав на прощанье рукой. Архиепископ Мэлон медлил уходить и завел разговор о разных пустяках. Его густые брови и венчик пушистых волос, видневшийся из-под шляпы, были белы, как снег, но, несмотря на свои шестьдесят лет, Мэлон держался по-прежнему очень прямо.

— Я хотел бы, если позволите, поговорить с вами об одном деле, мистер Уэст. Речь идет о вашей дочери Мэри. Не подумайте, что я порицаю ее. Я не хочу сказать о ней ничего дурного, но я слышал, что она выпивает, поздно является домой и вращается в дурном обществе. И, что хуже всего, она пренебрегает своими религиозными обязанностями.

Джон Уэст внимательно посмотрел в лицо архиепископу, но ничего не ответил.

— Надеюсь, что вы не поймете меня превратно. Я очень близко принимаю к сердцу все, что касается Мэри. Когда-то я частенько держал ее на коленях. На моих глазах она росла и превратилась в прелестную девушку. Как и вы, я горжусь ее талантами. Но ею нужно руководить. Должен сказать, что вселяющие тревогу слухи доходили до меня и раньше. А вчера ваша супруга заговорила со мной об этом. Я думаю, мистер Уэст, вам следует поговорить с Мэри.

— Конечно, ваше преосвященство. Я и сам беспокоюсь… Но я так занят последнее время… — Джон Уэст был смущен и очень зол на Мэри.

— Мне кажется, будет лучше, если не я, а вы сами поговорите с дочерью. Не нужно только быть с ней слишком суровым, она немного своевольна, только и всего, — сказал архиепископ, прощаясь с Джоном Уэстом.

Пройдя несколько шагов, архиепископ обернулся и сказал: — И помните, мистер Уэст, самое главное — заставить ее регулярно посещать церковь и приобщаться святых тайн. А в этом деле лучше всего действовать личным примером.

Джон Уэст круто повернулся, но высокая фигура Мэлона уже скрылась в наступивших сумерках.

Ужин прошел в молчании. Всем, видимо, было не по себе. Вставая из-за стола, Джон Уэст сказал: — Мэри, мне нужно поговорить с тобой.

Мэри послушно последовала за отцом в музыкальную комнату. Он включил свет, сел за стол и указал ей на стул напротив.

— Я слышал, что ты неаккуратно посещаешь церковь, — начал он, устремив на нее немигающий взгляд.

Мэри упрямо вскинула голову. — А тебе какая забота? Ты сам не был в церкви уже много лет.

Он невольно залюбовался ею. Вот уж правда — вся в отца. И какая высокая, особенно сейчас, когда она так вызывающе смотрит на него. Но ради ее же блага он должен быть строг.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной?

Она не ответила.

— Ты пренебрегаешь религией, ты выпиваешь, поздно являешься домой, и дошло до того, что сам архиепископ уже говорит о твоем поведении. Что это значит?

— Ты не поймешь.

— Неужели? Изволь прекратить это безобразие!

— Ты меня не запугаешь, папа, — сказала она почти шепотом. Губы ее дрожали.

— Ах, вот как? Ты сделаешь так, как я велю! Ты сейчас же пойдешь на исповедь и к причастию. Я позабочусь об этом. И впредь ты будешь ходить в церковь каждое воскресенье.

„Ах, отец, — думала она, — если бы я могла поделиться с тобой своими горестями и сомненьями! Если бы я могла сесть к тебе на колени, гладить твои седые волосы и попросить у тебя совета!“ Она представила себе, что произошло бы, если бы в самом деле так сделала, и чуть не разразилась истерическим хохотом при одной этой мысли.

„Пойми, девочка, — думал он, — ведь я знаю, что для тебя лучше. Нельзя так вести себя, нужно ходить в церковь“. Джон Уэст почти жалел, что не может поговорить с ней ласково, сказать ей, что души в ней не чает, что думает только о ее благе. Но уж такой у него нрав, что даже с любимой дочерью он не способен был обойтись по-дружески.

— Ну, так как? — спросил он.

— А если я не хочу?

— Нет, ты захочешь! С какой стати тебе не хотеть? Ты же знаешь, я говорю для твоего же блага. Я дал тебе все, что можно пожелать: чудесный дом, прекрасное образование, вдоволь карманных денег. Зачем же ты станешь навлекать позор на свою семью?

Лицемерие этих слов возмутило ее. — Не говори со мной так, папа. Я очень несчастлива по многим причинам, но я не желаю, чтобы ты обращался со мной, как с ребенком. Я уже взрослая и могу жить по-своему.

Он вскочил и наклонился к ней через стол. — Жить по-своему! Ты ведешь себя, как пьяная шлюха. Я не допущу, чтобы моя дочь так вела себя! Ты сделаешь так, как я велю, или уйдешь из моего дома!

Мэри заплакала, и горькие слезы покатились по ее щекам.

Он смотрел на нее, чувствуя, как глубоко его жестокие слова обидели ее. Он чуть было не взял их обратно, но тут же спохватился: тогда она опять заупрямится. Поэтому он продолжал так же грозно, хотя и более спокойным тоном:

— Ты сделаешь так, как я велю. Ты больше не будешь шататься по ночам. В двенадцать часов изволь быть дома. И не будешь водиться с актерами. Это тебе не компания.

Мэри вытерла слезы. Пока она не может покинуть этот дом навсегда, нужно подчиниться этому человеку.

— Хорошо, папа. Пусть будет по-твоему. Но придет день — тогда увидим!

Она выбежала в холл, бегом поднялась к себе в комнату и, рыдая, бросилась на кровать. Плакала она долго и так заснула в слезах.

Джон Уэст остался стоять посреди комнаты словно истукан, лицо его напоминало застывшую восковую маску. Почему он не может дать понять Мэри, что любит ее и хочет, чтобы она была счастлива?

Мэри проснулась глубокой ночью, вся окоченев от холода. Она разделась и легла под одеяло, но уже не могла заснуть до утра, когда в окне забрезжил унылый осенний рассвет.

На следующий день, в субботу, Мэри пошла вечером в церковь, решив убедиться окончательно, может ли исповедь принести ей утешение и верит ли она во власть священника отпускать грехи.

Увы! У Мэри не осталось никаких сомнений — в исповеди она уже не видела ничего, кроме недостойного фарса. Священник ей попался очень молодой — зеленый юнец без всякого знания жизни. Чем он мог помочь ей? Как она ни старалась найти утешение в религии и укрепить свою пошатнувшуюся веру, ей это не удалось. На следующее утро она пошла к причастию. Но и это не принесло ей душевного покоя. Как она ни силилась, она никак не могла уверовать, что вино и облатка, которые дал ей проглотить священник, — это кровь и тело Христовы.

Мэри Уэст утратила веру. Она чувствовала, что Должна найти ей замену, найти опору, чтобы спастись от пугающей пустоты своей жизни.

Наутро после встречи борцов Клайв Паркер пришел в себя в палате мельбурнской больницы. Челюсти разжать он не мог. Вся голова была забинтована и так болела, что казалось, вот-вот расколется пополам.