Савако Ариёси - Кинокава

Кэйсаку несказанно удивился. В политике действительно главное – деньги. Многим землевладельцам приходится расставаться со всеми своими угодьями, чтобы набрать нужную сумму.

Кэйсаку прикусил губу, когда жена спросила его, мудро ли он поступил, передав самые ценные владения младшему брату.

– Ну, во-первых, у меня было не так уж много холмов. В любом случае весь уезд Кайсо по-прежнему принадлежит мне.

– Только Кайсо?

– Что ты хочешь сказать? – округлил он глаза.

На губах Ханы играла безмятежная улыбка, лицо мерцало в свете ночника.

– Ну, я полагала, что вам принадлежит вся префектура Вакаяма!

– О, Хана! – воскликнул Кэйсаку, заключив жену в объятия. Он был безмерно счастлив услышать от нее эти слова. Он снова и снова шептал ее имя, решив для себя, что непременно станет баллотироваться на выборах.

Хана почувствовала произошедшие в муже перемены и припомнила, что ей говорила Тоёно: социальный статус семейства зависит от его главы. Она прикрыла глаза и позволила мужу получить наслаждение. Хана нисколько не сомневалась, что однажды Кэйсаку станет великим человеком, как и предвидела ее бабушка.

– Хана…

– Да, милый.

– Косаку такой печальный. Я ведь правильно сделал, что отдал ему холмы, да?

– Полагаю, да.

Решив, что муж заснул, Хана выскользнула из его объятий. И тогда он пробормотал:

– Как ни странно, Косаку предпочел бы остаться в этом доме. Он, без сомнения, влюблен в тебя.

– Что за глупости!

– Я его не виню. Он ничего не может с собой поделать. А поскольку у меня остаешься ты, отдать ему хорошие земли – цена небольшая, – буркнул Кэйсаку. И закрыл глаза. Он явно успокоился, высказав то, что камнем лежало у него на сердце, и тут же уснул.

Хана слушала его тяжелое дыхание, разглядывала родное лицо. Нос и рот крупные, кожа загорелая, выступающий кадык временами дергается во сне… Интересно, что ему снится?…

Она прибавила огонь в лампе. Ее потрясло заявление мужа. Косаку влюблен в свою невестку… Хана поверить в это не могла, как бы ни был похож на правду сей факт. Она старалась пропускать мимо ушей замечания служанок, которые в один голос утверждали, будто Косаку очень изменился после ее появления в доме и стал совершенно невыносимым. Однако ей даже в голову не приходило, что за его странным поведением стоит страсть. Вряд ли Кэйсаку подумал об этом только сегодня, но до сих пор он и словечком о своих подозрениях не обмолвился, вот что больше всего напугало Хану. Она перебрала в уме свои отношения с деверем, начиная с того самого момента, как переступила порог дома Матани, пытаясь доказать себе, что в заявлении мужа нет ни доли правды. Но от этого ей стало только хуже. Косаку всегда относился к ней с прохладцей. Избегал ее и старался поскорее уйти, если она вдруг оказывалась рядом. И никогда, никогда не вел себя с ней естественно и непринужденно.

Хана уже пять лет считалась членом семьи Матани. В свои двадцать шесть она была матерью трехлетнего ребенка. То, что даже при мысли о наваждении Косаку ей становилось не по себе, ясно доказывало одну вещь: его страсть оскорбляла ее женскую добродетель, в которую она до сего дня свято верила. Хана выбранила себя за нелепые сомнения и легла спать. В ту ночь большое одеяло казалось ей особенно тяжелым. Она беспокойно металась на футоне, [38]время от времени убавляя пламя в лампе. И даже когда окончательно погасила свет, еще долго не могла заснуть.

В ту осень хана впервые за четыре года наведалась в Кудояму. Восьмидесятилетняя Тоёно, пребывавшая в добром здравии, вышла встретить внучку.

– Грядут тяжелые времена. Похоже, скоро снова война начнется, – вздохнула Тоёно, которая по-прежнему интересовалась внутренними и международными делами.

– Это неизбежно.

– Так Кэйсаку говорит?

– Да.

– Возможно, он прав. Но Россия гораздо больше Китая. Ты читала Достоевского?

– Читала, – кивнула Хана.

Тоёно покачала головой, уставившись вдаль.

– Япония не должна вступать в войну со страной, которая подарила миру таких великих людей, как Толстой и Достоевский. – Хозяйка дома Кимото, не пропускавшая ни одного выпуска литературных альманахов «Кокумин-но томо» и «Мияко-но хана», была прекрасно знакома с иностранной литературой.

– Во вчерашней статье говорится, что Сюсуй Котоку и Кандзо Утимура [39]вынуждены уйти из «Еродзу тёхо». [40]Теперь, когда в обществе царят подобные настроения, становится очень трудно выступать против войны с Россией.

– Тебе это Кэйсаку сказал?

– Нет, Косаку. – Хана так и не сумела признаться бабушке, что брала почитать «Преступление и наказание» Достоевского в переводе Футиана Утиды у своего деверя.

– Насколько я понимаю, Косаку отделяется от семьи.

– Да.

– Ему уже выбрали невесту?

– Пока еще нет. Он просто собирается построить себе дом.

– Как странно! Интересно почему?

Не стоит и упоминать, что Хана не могла ответить Тоёно: потому что он влюблен в меня. В конце концов, у нее не было никаких доказательств, подтверждающих слова мужа. Так или иначе, едва получив разрешение основать побочную ветвь, Косаку повеселел и стал относиться к Хане по-дружески. Если она просила у него почитать новый переводной или отечественный роман, он охотно давал книгу. Однажды даже сам предложил ей эссе Исоо Абэ. [41]

– Я рада слышать, что настроение у него значительно улучшилось, – покивала Тоёно. – Должно быть, он доставил тебе немало хлопот.

Хана не имела привычки жаловаться своим родным, но бабушка, похоже, и без того обо всем знала.

Как и четыре года назад, женщины направились в Дзисонъин. Неожиданно Хана увидела у обочины хурму.

– Год выдался урожайный. Кудояма славилась своей хурмой.

Крупные сладкие плоды яркими оранжевыми пятнами выделялись на фоне темных ветвей.

– Да, год поистине урожайный. Но ты ведь знаешь, что беременным нельзя есть хурму. Как жаль, что ты не можешь отведать этого лакомства, проделав такой длинный путь!

– Они так вкусно пахнут, что я вряд ли устою.

– Как можно такое говорить?! Зачем тебе лишняя маета с желудком? – Тоёно снова превратилась в заботливую бабушку.

Пребывая в бодром настроении, она без посторонней помощи взошла по каменным ступеням. Беременная Хана в свою очередь поднималась очень медленно, время от времени останавливаясь передохнуть.

– У госпожи хозяйки Кимото столько энергии! – удивилась Киё.

Току согласилась с ней.

– И все же она стареет. Видит уже плохо, поэтому приглашает родственников из главного дома и заставляет их читать ей газеты от корки до корки. А потом еще и книжку потрудней выберет и тоже читать требует. Родичи жалуются, что приходится целыми днями ее развлекать. А стоит кому-то сделать ошибку, она всякий раз фыркает и говорит: «Жаль, что здесь нет Ханы!» Что до членов младшей ветви, им очень обидно это выслушивать, – потихонечку доложила Току.