Савако Ариёси - Кинокава

Подавив любопытство, Хана осторожно опустила корзинку на пол и сняла салфетку. Косаку – человек болезненный, и ему требовалось дополнительное питание, вот Хана и принесла ему яиц. Кэйсаку весьма успешно разводил новые породы кур, завезенные с Запада. Хана отобрала десяток самых белоснежных яичек и принесла их в подарок. Она уже не впервые угощала деверя. Слышала, что куриные яйца очень полезны, и, когда Косаку приходил навестить их, непременно давала ему с собой десяток-другой. Так что сегодня новшество заключалось только в том, что она доставила их лично. Чтобы придать подарку вид официального подношения, Хана накрыла корзинку салфеткой для чайной церемонии. Салфетка была частью приданого, но пока не было случая пустить ее в дело. Красная парча ручной работы с золотистым узором из сплетенных гербов Матани была отделана белым шелком с изображением пейзажа, написанного тушью самим Суйуном Комуро.

Некоторое время Хана разглядывала рисунок. Потом достала из корзинки яичко, выудила из прически шпильку и осторожно пробила ею дырочку в заостренном кончике. Сломать скорлупу и оставить мембрану нетронутой – задача, требующая определенной сноровки, но Хана отлично с ней справилась. Затем вернула шпильку на место и очень аккуратно порвала мембрану ноготком, поднесла яичко к губам, запрокинула голову и выпила его без остатка. Белок, смешанный с вкуснейшим желтком, мягко проскользнул в горло. Хана долго шла по крутой тропинке, ни разу не передохнув по дороге, и свято верила в то, что яйцо прогонит усталость и придаст ей сил. И еще она вспомнила одну вещь – она принесла четное число яиц, а дарить принято нечетное. Кроме всего прочего, она считала яйца панацеей от всех бед.

Откушав яичка, Хана вдруг почувствовала чей-то взгляд, устремленный ей в спину.

– Кто там? – медленно повернулась она и сквозь черную сетку на фусума увидела в углу ярко освещенной кухни девушку. – Кто ты? – ласково проговорила Хана, с улыбкой поднимаясь на ноги. Она сразу поняла, что это та самая служанка, которую нанял Косаку.

Девушка робко заглянула гостье в глаза и вежливо поклонилась. Маленькая, изящная, довольно симпатичная, но ничего выдающегося. «Похоже, с манерами у нее плоховато», – отметила про себя Хана.

– Ты служанка из города? Юное создание кивнуло.

– Я из главного особняка. Твой хозяин дома? Ты знаешь, где он? – Хана пыталась достучаться до нее, но безрезультатно. Бедняжка стояла и молчала, словно воды в рот набрала. – Он скоро вернется? Я хотела бы подождать его. Пожалуйста, сделай мне чаю и принеси подушку.

Хана прошла в гостиную. Через секунду девушка вернулась с дзабутоном [49]и снова исчезла на кухне.

Хана повнимательнее пригляделась к служанке, пока та наливала ей чай, и поняла: девчонка-то совсем молоденькая.

– Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– В каком районе Вакаямы ты жила?

– В Бокухан-мати.

– О? А где именно в Бокухан-мати? Я шесть лет провела поблизости, в Фуку-мати.

В городе Вакаяма было четыре больших района: Суруга, Фуку, Бокухан и Ёриай, если смотреть с востока на запад. Школьницей Хана жила вместе с Тоёно и своим братом Масатакой в Фуку-мати, в особняке преуспевающего торговца косметикой. Она немедленно прониклась симпатией к этой девушке из города с его четырьмя районами, где крупные оптовики и владельцы огромных складов сколачивали состояния, не мешая скромным изготовителям оби, аптекарям и кондитерам. Девушка тоже перестала дичиться, услышав, как Хана со светлой грустью вспоминает городские улочки, и принялась охотно отвечать на все вопросы.

Девушку звали Умэ. Она приходилась двоюродной сестрой другу Косаку, которого он знал еще со средней школы. Отец ее был мелким торговцем в Бокухан-мати, но во времена экономического кризиса магазин его разорился. Они лишились крова, родственники приютили их у себя. И вот в один прекрасный день Косаку взял ее к себе. Когда Хана спросила Умэ, работает ли она здесь служанкой, та робко кивнула. Хане вдруг стало жаль малышку.

– И давно ты тут живешь?

– С конца лета.

– Правда? До недавних пор никто и не подозревал о твоем существовании.

– Да, знаю. Хозяин строго-настрого запретил мне выходить из дому. И тем более показываться на глаза жителям Мусоты.

– Как это, должно быть, грустно!

– О, вовсе нет.

Косаку, по всей видимости, был очень суров с Умэ, поскольку ее начинало трясти от страха даже при упоминании о нем. Ютиться под одной крышей с угрюмым упрямцем двадцати девяти лет – испытание не из легких, особенно для молодой девушки, которая и жизни-то еще не видела. На Умэ было простое полосатое кимоно. Когда она пожала плечами, Хана заметила, что одежда ей маловата, и сердце снова защемило от жалости.

Поболтав с Умэ, Хана задалась вопросом – где же все-таки Косаку? Она как раз подумывала, не вернуться ли ей домой, когда деверь бесшумно прошел в своих разбитых гэта по саду и тихо раздвинул сёдзи. Стоявшая в прихожей чужая обувь подсказала ему, что в доме гость.

– Значит, ты явилась, пока меня не было, я правильно понимаю? – буркнул Косаку.

– Извини. Я хотела вернуться домой, но Умэ показалась мне такой одинокой, и я поболтала с ней немного о городе. – Хана бережно протянула ему корзинку с яйцами.

– Может, белая скорлупа нынче и в моде, но я сильно сомневаюсь, что яйца настолько питательны, как о них говорят. Передай Кэйсаку, что они совершенно безвкусные, – отблагодарил он невестку в своем духе.

И все же нельзя сказать, что Косаку был не рад видеть Хану. Стоило ей похвалить его жилище, как он вскочил на ноги и повел ее по комнатам.

Прихожая, кухня и гостиная были отделаны в традиционном стиле деревенского дома, но личные покои и кабинет отличались изысканным убранством. Однако больше всего Хану удивил отдельный павильончик для чайной церемонии с крохотной кухонькой. Крытая галерея соединяла это строение с главным зданием. Располагался павильончик позади дома и выходил окнами на север, поэтому там было гораздо темнее.

– Какая роскошь! – восхитилась Хана.

Она поклонилась перед курильницами и картиной на свитке в токономе, не сумев сдержать вздоха. Перед ней было наглядное доказательство того, что Косаку забрал из хранилища Матани немало антиквариата. Забавно, что все эти вещицы ей довелось увидеть в доме младшей ветви. Она пришла к Матани невестой и к этому времени должна бы уже считаться полноправным членом семейства, но даже по прошествии шести лет ей не дозволялось посещать святая святых – хранилище.

– Подай нам чаю, Умэ.

– Да, господин.

– В соседней комнате на полке над сундуком найдешь адзукиан. [50]Отрежь нам несколько кусочков.

– Да, господин.

Умэ тут же бросалась исполнять любое повеление Косаку. В прошлом Хана и сама иногда ощущала себя беспомощной перед деверем, поэтому она прекрасно понимала Умэ и сочувствовала ей. Бедняжке приходилось мириться с тяжелым нравом своего господина в столь нежном возрасте. Как хозяйка дома Матани, Хана сочла своим долгом снабдить девушку приличными кимоно.