Савако Ариёси - Кинокава

– Вы слишком старомодны, мама. Неужели вы не понимаете, что нестабильность царит во всем мире? Институт семьи скоро совсем отомрет.

Одетая в мужнины бриджи для гольфа Фумио несла дежурство в Обществе соседей. В руке она сжимала циркуляры о распределении солдатского обмундирования и расписание учебных воздушных налетов, пребывая при этом в крайнем возбуждении. Бывшая либералка, с началом войны она превратилась в храбрую верноподданную, которая целиком и полностью поддерживает политический курс Японии. Однако Эйдзи не разделял ее настроений. Он долгое время прожил за границей и относился к войне весьма пессимистично.

– Все говорят о «великой восточноазиатской сфере совместного процветания», но в странах, попавших под контроль милитаристской Японии, царит полная неразбериха, матушка. Если уж быть честными до конца, надо назвать эту сферу «великой восточноазиатской сферой бедности», – сказал он однажды Хане.

– Времена настали поистине ужасные. Одно вытекает из другого.

– Но война скоро закончится.

– Почему ты так думаешь?

– Если я начну высказывать подобные мысли вне стен своего дома, меня наверняка сочтут предателем. Но я знаю, что Япония проиграет.

– Значит, это правда…

– Кто-нибудь еще придерживается того же мнения?

– Да. Сэйитиро. Косаку тоже как-то сказал, что Япония обречена, и члены Общества молодых людей его чуть на куски не разорвали.

– Неудивительно.

– Фумио не единственная, кто продолжает надеяться на победу в войне. Гораздо проще делать все возможное для победы, чем вообще ничего не делать, потому что уверен в поражении.

Эйдзи поглядел на Хану поверх очков и уловил в глазах тещи отблеск той отваги, которую унаследовала Фумио. Его жена с самого первого дня совместной жизни предъявляла мужу различные требования. Воли к тому, чтобы заставить мужа стать идеалом, ей тоже было не занимать. Она не собиралась сидеть сложа руки и оценивать его возможности со стороны. Несмотря на то что Фумио постоянно выступала против матери, в их жилах текла одна кровь.

Хана приехала в Токио на свадьбу Томокадзу и остановилась у Харуми. Дом действительно оказался гораздо больше их прежнего гнездышка в Оомори. Однако за порядком никто не следил, поскольку всю прислугу забрали в армию. В комнате на втором этаже, которую поспешно приготовили к приезду Ханы, царил полный кавардак. В токонома стояла ваза, но без цветов. Хана взяла ее в руки и поняла, что фарфор очень дорогой. Кремовая с рисунком цвета индиго, она напоминала китайские вазы времен династии Сун и корейские династии Йи.

– Это фарфор саванхалок, – объяснила Ханако, которая ходила за бабушкой по пятам. – Торговцы утверждают, что эту вазу выкопали из древней могилы на Яве. Я переводила для родителей с малайского, когда они ее покупали.

Хана тут же сообразила, что перед ней драгоценный тайский фарфор, который японские антиквары называют «сункоро», и очень удивилась. Неужели Эйдзи и Фумио начали интересоваться старинными произведениями искусства?

– У нас еще есть, – заявила внучка, открывая шкаф.

Чтобы развлечь бабушку, она принялась доставать дорогие вещицы и щелкать по ним ногтем. Звук получался чистый, высокий, словно колокольчик звенел.

– Как красиво!

– Это особенность саванхалок. А вот эта посуда – с Бали. Цвет тот же, но музыки нет.

Ханако расставила несколько тарелок, мисок и ваз «саванхалок», снова и снова проверяя их на звучание. Сперва она делала это только затем, чтобы позабавить бабулю, потом увлеклась сама, и в ней проснулся неподдельный интерес к старинной керамике.

– Фарфор саванхалок всегда такой звонкий?

– Думаю, да. Очень мило, правда? Ханако еще раз щелкнула по краю тарелки и внимательно прислушалась.

– Бабушка, ты можешь себе представить людей, которые жили за много веков до нас? – спросила она с серьезным видом.

Удивительно, как Фумио, которая изо всех сил старалась отгородиться от прошлого, могла взрастить дочь, искренне интересующуюся древностями. Уныние, охватившее Хану после свадьбы сына, внезапно развеялось.

– На следующий год ты пойдешь в Школу для девочек, не так ли?

– Да. Я уже в шестом классе. Но в последнее время у меня масса проблем.

– Да?

– На Яве учителя постоянно повторяли, что мы должны быть настоящими японцами, и я усердно трудилась, ни на минуту не забывая о том, что я японка. Но когда мы вернулись сюда и я очутилась в окружении японцев, меня охватило странное чувство – я не знала, как себя с ними вести.

Хане стало жаль внучку. Она, наверное, и подружку себе в классе найти не может, ведь все остальные девочки родились и выросли в Японии.

– Пойдем в магазин, Ханако, – предложила Хана, желая поднять девочке настроение. – Давай купим тебе кимоно, я ведь скоро уезжаю.

– Кимоно?!

Глаза Ханако загорелись яркими звездами. Отчасти по причине проживания за границей, отчасти из-за убеждений Фумио, она никогда не носила даже простой юкаты. [86]По возвращении в Японию Ханако завидовала своим подружкам, которые надевали кимоно на новогодние праздники. Но девочка понимала, что сейчас, когда страна ведет войну, просить новые наряды не время, к тому же она была не из тех, кто давит на родителей, вынуждая покупать одежду.

Ханако ликовала. Она впервые оказалась в отделе кимоно универмага «Мицукоси» в районе Нихомбаси и совала нос в каждый уголок, стараясь не пропустить ни одной детали. Однако трудные времена сказались и на этом магазине. Хозяева строго придерживались запрета на роскошь, и от прежнего духа веселья и беспечности не осталось и следа. На манекене было представлено свадебное кимоно с узкими рукавами для второй половины торжества. Даже такой строгий наряд и тот смотрелся вызывающе. Шелковый креп и тонкую парчу убрали с глаз долой. Но вместо дешевого крашеного материала на витрине были выставлены образцы дорогого эпонжа – это стало возможным только благодаря его приглушенным тонам.

Продажа кимоно из узорчатого шелка была запрещена. В отличие от Осаки в Токио Хану почти не знали, влиянием своим она воспользоваться не могла, и ей ничего не оставалось, как остановить выбор на рулоне шелкового крепа с белыми пионами на темно-розовом фоне. Стоило приложить материал к груди Ханако, как розовый цвет придал щечкам живости и личико уже не казалось таким бледным. Для хаори Хана выбрала эпонж из Осимы. Он стоил в десять раз дороже шелкового крепа, но Ханако понятия не имела об истинных ценах на материал для кимоно и по пути из универмага с восторгом прижимала к груди пионы.

Бабушка с внучкой прошли между охранявших вход в магазин каменных львов и зашагали по улице. На подступах к мосту Нихомбаси их остановила женщина средних лет в темном кимоно с подвязанными рукавами, надписью на поясе «Японская ассоциация женщин» и забранными в пучок волосами.