Алексей Иванов - Message: Чусовая

Конечно, русские почти до неузнаваемости «перетолковали» вогульские мифы. Но даже сквозь новый облик всё равно читается их языческое прошлое. М. Никулина в книге «Камень. Пещера. Гора» (2002) пишет: « Бажовские корни искать следует не в рабочем уральском фольклоре, а в пространстве более обширном и отдалённом — в древних мифах…»

Ныне на Чусовой подобных сказок не рассказывают. Когда в 1959 году экспедиция Уральского госуниверситета собирала на Чусовой фольклор, ни одна старушка не припомнила ничего, подобного Хозяйке Медной горы, Земляной Кошке, Великому Полозу или оленю Серебряное Копытце. Рассказывали о леших, водяных, чертях, банниках, обдерихах, а «вогульский» мифотворческий пласт окончательно погрузился в забвение. И немудрено. Сменились поколения; закрылись многие рудники и заводы, а на оставшихся поменялась технология; добыча полезных ископаемых стала совсем другой; бурные события XX века «заслепили» историческую память. Поэтому вдвойне драгоценны бажовские сказы, ведь Павел Петрович слышал свои истории от одного из последних носителей этой культуры — от своего троюродного дедушки, «дедушки Слышко», бывшего старателя полевчанина Василия Алексеевича Хмелинина.

Павел Бажов (1879–1950) родился в простой рабочей семье в Сысертском заводе. Отец его был беспокойным человеком, часто менял работу, а потому семья переехала в Полевской завод. Сысерть и Полевской, увиденные глазами восприимчивого ребёнка, — вот фундамент бажовской духовной культуры и эстетики. Биография Бажова изобилует крутыми поворотами. Сложно описать все её изгибы; к тому же она словно бы входит в противоречие со сказами, пронизанными ощущением вековечного, нерушимого уклада жизни. В 1889 году Павлика Бажова определили на учение в Екатеринбургское духовное училище, потом он учился в Пермской духовной семинарии. Но священником Павел Бажов не стал, а стал учителем и земским деятелем. Постепенно увлёкся рабочим движением, примкнул к эсерам, потом перешёл к большевикам и уже убеждённым большевиком вступил в Гражданскую войну. Воевал. Сидел у белых в тюрьме. Участвовал в освобождении Сибири. Потом работал в органах власти в Прииртышье, на Алтае, в Казахстане. В 1923 году вернулся в Екатеринбург. С 1923 года Бажов работал в отделе писем «Крестьянской газеты» в Екатеринбурге, и бесхитростные послания простых людей стали для него тем Синюшкиным колодцем, из которого он черпал сокровища народной речи. У него вышли первые книги: в 1924 году — «Уральские были» (об истории Сысерти); в 1926 году — «К расчёту!» (о восстании 1905 года в Сысерти). Эти книги не наделали особенного шума, но тем не менее в 1930 году П. П. Бажов перешёл работать в книжное издательство. А в середине 30-х годов над редактором и бывшим эсером Бажовым начали сгущаться тучи…

Последовали партийные взыскания, разбирательства, исключение из партии. Всего один шаг оставался до гулаговского небытия. Нужно было спасать себя. И, демонстрируя преданность теме пролетариата, страдающего от царского произвола, Бажов в 1937 году читает на парткоме первый из своих сказов — «Малахитовую шкатулку». И пусть повод для появления сказа был таким бытовым, даже шкурным, — это не умаляет величия причины рождения сказов, не умаляет их немеркнущего чуда. И в 1939 году выходит книга «Малахитовая шкатулка», в которой было первых 14 историй.

Все изменилось как по мановению волшебной палочки. В 1940 году Бажов избирается секретарем Свердловского отделения Союза писателей. В 1943 году получает орден Ленина и Государственную премию. В 1945 году становится депутатом Верховного Совета СССР. Сказы произвели фурор. Пролетарский поэт Демьян Бедный, посчитав провинциала Бажова просто стенографистом некоего народного сказителя, кинулся писать цикл поэм, перелагая сказы в рифмованную дрянь, — а Бажов постеснялся одёрнуть ангажированного певца. По сказам ставятся спектакли, снимается фильм. Бажов успел ещё написать автобиографическую повесть «Зелёная кобылка» и роман «Дальнее-близкое» (какая поэзия в одних только этих названиях! Воистину беден поэт Демьян!). В 1950 году Бажов умер, а слава сказов всё ширилась: вот уже забил фонтан «Каменный цветок» на ВДНХ, вот появился балет, переиздаются книги, пишутся картины, образы из сказов входят в геральдику уральских городов…

Всего Бажов успел написать чуть больше 50 сказов. Не все они равноценны — порой Бажов скатывался к очерковости. Но лучшие из сказов — поистине шедевры. И наибольшее их количество относится как раз к Чусовой.

Павла Петровича похоронили на Ивановском кладбище в Екатеринбурге. Памятники Бажову стоят в Екатеринбурге (их здесь даже два), в Сысерти, в Полевском. В Екатеринбурге и в Сысерти открыты мемориальные музеи П. П. Бажова. Но всё же лучшая память о нём — это всплывшая в глазах изумлённых читателей как новая Атлантида, «горнозаводская цивилизация», которая, казалось бы, обречена была на вечное забвение, потому что, кроме Бажова, никто не смог сказать о ней столь сердечно, волшебно и удивительно.

«Горнозаводская цивилизация» — это не что-то привнесённое на Урал извне, а закономерный, органичный феномен сугубо уральской жизни. И вогульский компонент — неотъемлемая его часть. Что ж, поищем в сказах вогульских демонов.

Механически этих персонажей можно разделить на две группы: на тех, у которых человеческое обличье основное, и на тех, у которых основное обличье — не человеческое. К первым безусловно относятся Хозяйка Медной горы, бабка Синюшка и Огневушка-Поскакушка. Кроме того, человеческий облик могут принимать Голубая Змейка, Великий Полоз и ящерки Хозяйки, но в сказах их главный облик всё-таки «звериный» (если этот термин уместен по отношению к пресмыкающимся).

Познакомимся поближе с Хозяйкой. Как бы ни был эпичен этот образ, происхождение его скорее всего традиционное — от обычного «духа местности», так сказать, от «дриады камня». Бажов косвенно подтверждает это, поясняя в сказе «Дорогое имячко», что у «старых людей» « самоглавная пещера в Азов-горе была». (То есть по-настоящему «великий» дух обитал не в Медной горе, а в Азов-горе.) «Духи местности» составляют численную основу любого языческого пантеона, и мансийский — не исключение. О её «не-русско-народном» облике говорит М. Никулина: «Хозяйка — вовсе не спасительница и не заступница. Нет никаких оснований её классово ориентировать и представлять поборницей социальной справедливости. Разумней предполагать, что она знает закон общения человека с землёй и карает за нарушение этого закона».

По уральским поверьям, Хозяйка вообще весьма негативно относится к христианству. Хозяйка считалась владычицей всего малахита — не только в Медной горе. На украшение Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге пошло 126 тонн малахита Меднорудянского месторождения близ Нижнего Тагила. Но Хозяйка обиделась, что её камень использовали для православной церкви, и отвела малахит; месторождение исчерпалось. В сказе «Медной горы Хозяйка» Бажов отнёс это событие к руднику Гумёшки: « Вырубили из этой малахитины столбы, какие им надо, выволокли наверх, и барин их на приклад в самую главную церкву в Сам-Петербурхе отправил. Так с той поры Гумёшки на убыль и пошли, а потом их и вовсе затопило. Говорили, что это Хозяйка огневалась за столбы-то, слыш-ко, что их в церкву поставили. А ей это вовсе ни к чему».