Крис Клив - Однажды на берегу океана

— В Нигерии.

Йеветта расхохоталась. Смех у нее был заливистый и басовитый. Так смеются самые главные злодеи в фильмах про пиратов.

— Ву-ха-ха-ха-ха!

Телефонная трубка, лежавшая на рычаге, задребезжала.

— Нии-хер-ии-яаа ! — вскричала Йеветта и сказала двум другим девушкам — той, что была в сари, и той, у которой пакет был битком набит документами: — Пошлите с нами. Мы с вами быть Объединенный Нация, и сёдня у нас главная Нии-ХЕРРИЯ. ВУ-ха-ха-ха-ха!

Йеветта продолжала смеяться и тогда, когда мы вчетвером проходили мимо стола дежурного, к дверям. Дежурный офицер в этот момент оторвал глаза от газеты. Девушка «топлес» уже исчезла — офицер перевернул страницу. Я на ходу бросила взгляд на газету. Заголовок на новой странице говорил: БЕЗДОМНЫЕ ПОЕДАЮТ НАШИХ ЛЕБЕДЕЙ. Я посмотрела на дежурного, но он на меня смотреть не стал. Он прикрыл заголовок рукой, но сделал это так, будто ему нужно было почесать локоть. А может, ему и вправду было нужно локоть почесать. Я вдруг поняла, что ничего не знаю об этом человеке, кроме того, что его боюсь. На тебе форма, которая тебе велика, ты сидишь за столиком, который тебе слишком мал, у тебя восьмичасовая смена, и она кажется тебе слишком длинной, а тут вдруг появляются четыре девицы. У одной — три килограмма документов и никакой мотивации. У другой — зеленые, как леденцы, глаза и желтое сари, и она такая красотка, что на нее долго смотреть трудно, потому что иначе твои собственные глаза просто лопнут. А третья девчонка из Нигерии, названная именем пчелы, а еще громогласная девица с Ямайки, которая гогочет, будто пират. Возможно, как раз в таких обстоятельствах у мужчин чешутся локти.

Я обернулась и еще раз посмотрела на дежурного офицера, когда мы уже стояли перед дверями. Он провожал нас взглядом. Он выглядел очень маленьким и одиноким со своими тонкими запястьями, под лампами дневного света. Из-за этого света его кожа казалась светло-зеленой, такой цвет бывает у маленьких гусениц, когда они только вылупляются из яиц. Сквозь стекла в дверях в помещение вливался свет утреннего солнца. Офицер сощурился от этого света. Наверное, мы ему виделись просто фигурами. Он открыл было рот, словно собрался что-то сказать, но промолчал.

— Что? — спросила я. Мне представилось, что он сейчас скажет, что произошла ошибка. Я подумала: не стоит ли нам убежать? Мне не хотелось возвращаться назад. Я гадала, далеко ли мы успеем убежать и не погонятся ли за нами с собаками.

Дежурный офицер встал. Я услышала, как ножки стула, на котором он сидел, чиркнули по линолеумному полу. Офицер стоял чуть ли не по стойке смирно.

— Дамы… — проговорил он.

— Да?

Он посмотрел себе под ноги и тут же перевел взгляд на нас:

— Удачи вам.

И мы повернулись и пошли к свету.

Я распахнула двустворчатые двери и замерла. Меня остановил солнечный свет. Я чувствовала себя такой хрупкой после пребывания в центре временного содержания, что испугалась, как бы эти яркие лучи солнца не разрезали меня пополам. Я никак не могла сделать первый шаг.

— Ты чего застрять, Пт-челка?

У меня за спиной стояла Йеветта. Я всем заслоняла дорогу.

— Секундочку, пожалуйста.

Воздух пахнул мокрой травой. Этот запах ударил мне в лицо и ужасно меня напугал. Два года я ощущала только запах хлорки, моего лака для ногтей и дыма чужих сигарет. Ничего естественного. Ничего подобного. Мне казалось, что, если я сделаю хоть шаг вперед, сама земля всколыхнется и оттолкнет меня. Во мне теперь не осталось ничего естественного. Грудь у меня была туго обвязана, и я стояла в своих тяжеленных ботинках — не женщина и не девочка, существо, забывшее родной язык и выучившее ваш, существо, чье прошлое превратилось в прах.

— Да ты чего ждешь-то, дорогуша?

— Мне страшно, Йеветта.

Йеветта покачала головой и улыбнулась:

— А может, оно и правильно, что ты бояться, Пт-челка, потому как ты не дура. А я, слишком тупая, вот и не бояться. Да только я тут восемнадцать месяцы под замком сидеть, и ежели ты думать, что я уж такая тупая, чтоб еще хоть одна секунда тут торчать из-за того, что ты вся дрожать со страху, так ты очень сильно ошибаться.

Я повернулась к ней и взялась за дверной косяк.

— Не могу пошевелиться, — призналась я.

И вот тут Йеветта меня толкнула в грудь, и я отлетела назад. Вот как вышло. Вот так я впервые ступила на землю Англии свободной женщиной. «Ступила», правда, не совсем верное слово, потому что я приземлилась на попу.

— Ву-ха-ха-ха-ха! — грянула Йеветта. — Пожалте в Соединенное Кралевство! Во красотища-то!

Отдышавшись, я тоже начала смеяться. Я сидела на земле, и теплое солнце согревало мою спину, и я поняла, что земля не оттолкнула меня, а солнце не разрезало меня пополам.

Я встала и улыбнулась Йеветте. Мы отошли немного от центра временного содержания. На ходу, когда другие девушки не смотрели на меня, я сунула руку под гавайскую рубаху и развязала тряпку на груди, швырнула на землю и придавила каблуком. А потом я глубоко вдохнула свежий, чистый воздух.

Когда мы подошли к главным воротам, мы все на миг остановились. Мы посмотрели сквозь высокий забор из колючей проволоки вниз, на склоны Блэк Хилла — Черного Холма. До самого горизонта простиралась английская земля. В долинах клубился легкий туман, вершины невысоких холмов золотило утреннее солнце, и я улыбнулась, потому что весь мир был свежим, новым и ярким.

С весны 2007 года до конца того долгого лета, когда у нас поселилась Пчелка, мой сын снимал свой костюм Бэтмена, только когда мылся в ванне. Я заказала второй такой же костюм и заменяла его, пока сын плескался в мыльной пене. По крайней мере, это давало мне возможность отстирать мальчишеский пот и пятна травы с первого костюма. Грязная это была работа — сражаться с главарями преступного мира. Приходилось ползать на коленях по траве. Если это был не мистер Фриз со своим убийственным ледяным лучом, тогда это был Пингвин, заклятый враг Бэтмена, или еще более безумный Паффин [4] Такого персонажа в комиксах и фильмах о Бэтмене нет. Паффин (англ . puffin), он же тупик — небольшая морская птица с ярко окрашенным плоским треугольным клювом. Скорее всего, у мальчика есть такая плюшевая игрушка. , чью неуемную зловредность создатели «Бэтмена» почему-то не удосужились зафиксировать в свой хронике. Я с сыном жила непросто — наш дом был наполнен приспешниками злодеев, палачами и марионетками, подстерегающими нас за спинкой дивана, зловеще покашливающими у стены за книжным шкафом и, как правило, нападавшими на нас и застигавшими нас врасплох. На самом деле — один шок за другим. В четыре года, во сне и наяву, мой сын постоянно был наготове. Не было никакой возможности снять с него демоническую маску летучей мыши, комбинезон из лайкры, блестящий желтый ремень и черный как смоль плащ. И звать моего сына именем, данным ему при крещении, было бесполезно. Он только оборачивался, склонял голову набок и пожимал плечами, словно всем своим видом хотел сказать: «Мое чутье летучей мыши не подсказывает мне, что где-то здесь есть мальчик, наделенный таким именем, мэм». Единственным именем, на которое откликался мой сын тем летом, было «Бэтмен». И не было смысла объяснять ему, что его отец умер. Мой сын не верил в физическую возможность смерти. Смерть была чем-то таким, что могло случиться, только если бы злобные происки врагов постоянно не развенчивались бы — а этого и представить себе было нельзя.