Энни Прул - Горбатая гора

Биттс был родом из Вайоминга, из города Роулинса. Он всегда хотел поспеть на следующее родео, мечтал отхватить крупный приз и не обращал внимания ни на одну женщину, кроме своей толстоногой беременной жены Нэнси, пылкой христианки, которая училась, как гордо поведал Биттс, на геолога.

— Хочешь поговорить с умным человеком, — хвастался он, — поговори с Нэнси. Боже праведный, да она тебе все расскажет о скальных формированиях.

— Как, интересно, геолог может верить в то, что Землю создали за семь дней?

— Ха, она христианский геолог. Для Бога нет невозможного, и он мог создать за семь дней все что угодно, включая ископаемые и окаменелости. Жизнь полна чудес. — Биттс заложил за щеку порцию жевательного табака, поскольку и он был не без греха.

— А как получилось, что ты занялся этим? — спросил Дайэмонд. — Рос на ферме?

— Чем, родео? Да я с детства в нем. А на ферме сроду не бывал. И не имел такого желания. Вырос я в Ханствилле, что в Техасе. Слышал, чем он знаменит?

— Большой тюрьмой.

— Точно. Мой отец сейчас работает охранником в роулинской кутузке, а раньше-то он служил в Хантсвилле. Там много лет осуществлялась очень хорошая программа по тюремному родео, и отец водил меня на все соревнования. И даже записал в детскую школу «Маленькие бриджи». А дед мой Биттс почти всю свою жизнь бросал лассо в Хантсвилле. Мог веревкой открутить нос с лица. Работал на ранчо, старый ковбой, и на шее у него было вытатуировано лассо, а на запястьях — свинячьи шнурки [9] Свинячьи шнурки — небольшие куски веревки, которыми роупер связывает ноги пойманного бычка. . Потом он увидел свет и принял Иисуса в свое сердце, и это перешло сначала к отцу, а потом и ко мне. И я пытаюсь жить по-христиански и помогать людям.

Следующие полчаса они ехали молча. Из-за легкой облачности трава в ложбинах была цвета затертых медных монеток. Потом Пэйк заговорил снова:

— Кстати, давно хотел тебе сказать. О твоем бул-райдинге. В смысле, о родео. Понимаешь, бык не может быть образцом для подражания, он твой противник, и ты должен одолеть его, так же как бычок — мой противник, и я должен как следует напрячься и все сделать правильно, чтобы поймать и завалить его, а иначе я не завалю его.

— Эй, я вообще-то в курсе. — Он так и знал, что раньше или позже, но ему не избежать дурацкой проповеди.

— Нет, не знаешь. Потому что если бы ты знал, то не изображал бы из себя быка день за днем, не связывался бы с женами своих приятелей — назовем насильственным проникновением то, что ты сделал, — а вместо этого присмотрел бы себе жену, с которой бы стал растить детишек. Если бы знал, то брал бы пример с Иисуса, а не со своенравного быка, чтоб его. А ты именно так и делаешь. Пора бы тебе уже перестать играть в эти бычьи игры.

— С каких это пор Иисус стал женатым человеком?

— Пусть Он и не был женатым человеком, зато Иисус был ковбоем, настоящим ковбоем родео. Так прямо в Библии написано. И у Матфея, и у Марка, и у Луки, и даже у Иоанна. — И Биттс загнусавил постным голосом: — «Пойдите в противолежащее селение; войдя в него, найдете молодого осла привязанного, на которого никто из людей никогда не садился; отвязав его, приведите; он надобен Господу. Посланные пошли и нашли, как Он сказал им. И привели его к Иисусу, и, накинув одежды свои на осленка, посадили на него Иисуса». И если это не описание езды без седла, [10] Езда без седла — один из видов родео. то я не знаю, что это такое.

— Я езжу на быке, бык — мой партнер, и, умей быки водить машину, не сомневайся, сейчас бы за рулем сидел не кто-нибудь, а бык. И не понимаю, с чего ты взял, будто я связываюсь с кем попало и как вдруг узнал про, как ты выражаешься, насильственное проникновение.

— А, это? Легко. Майрон Сассер — мой сводный брат. — Биттс опустил окно и сплюнул. — Отец тоже думал одно время, что он бык. Но потом пришел в норму.

Через пару дней Пэйк опять завел свою волынку. Дайэмонда уже тошнило от этих бесед об Иисусе и семейных ценностях. Как-то Пэйк спросил:

— У тебя же вроде есть младший братишка, верно? Что-то я не видел его на родео. Разве ты не берешь его посмотреть на старшего брата? И как насчет папы с мамой?

— Притормози-ка на минутку.

Пэйк остановил грузовик у жесткого края прерии, заглушил двигатель, ошибочно предположив, что Дайэмонд хочет помочиться, вылез и сам, на ходу расстегивая ширинку.

— Подожди, — сказал Дайэмонд, обходя капот и вставая перед Пэйком. — Хочу, чтобы ты как следует рассмотрел меня. Ты хорошо меня видишь? — Он повернулся в ярких лучах солнца одним боком, потом другим, вновь встал лицом к Биттсу. — Я — это только то, что ты видишь. И ничего больше. А теперь займись своим делом. Поехали.

— Ох, — воскликнул Биттс, — да я только хотел сказать, что ты не понимаешь, что чувствуют другие, ты думаешь только о себе! До тебя никак не доходит, что нельзя построить забор только на одном столбе.

В конце адски жаркого августа, когда они выбирались из Майлз-сити, набитая картами голова Пэйка дала сбой, и их грузовик оказался южнее, в скалистых плоскогорьях. Перед ними катил свои огромные волны дикий край, на сотни миль кругом — ничего, только стада антилоп и скота, словно чернильные брызги, слетающие с гусиного пера, с нажимом выводящего цифры на старинных закладных. Ковбои развернулись, нашли нужный поворот, и в нескольких милях от Грейбула Дайэмонд указал на ряд грузовиков, что выстроились перед покосившимся ранчо из почти черных, побитых годами и погодой бревен, в котором теперь располагался бар.

— Гляди-ка, с краю стоит трейлер Свитса Масгроува, тебе не кажется? А вон колымага Начтигала. Чертовы роуперы, о своих лошадях они говорят так, как будто это их женщины. Ты слышал, что вчера вечером нес Начтигал? «Она честная, она добрая, она никогда меня не обманывала». И это про лошадь!

— Я то же самое могу сказать о своей.

— Остановись-ка. Хочу выпить пива.

— Нам повезет, если мы выберемся живыми оттуда, где засели эти парни. Начтигал просто сумасшедший. А остальные не могут говорить ни о чем, кроме своих трейлеров.

— Да мне плевать, Пэйк. Ты ведь пьешь свой кофе, а мне позарез нужно промочить горло пивом.

Над дверью была прибита толстая сосновая доска, на которой хозяева выжгли название заведения: «Стойка для седел». Дайэмонд толкнул дощатую дверь, изрешеченную пулями самого разного калибра. Бар был хороший, одно из настоящих заведений: внутри сумрачно, бревенчатые стены покрыты сотнями тавр, повсюду развешаны тусклые фотографии давно почивших ковбоев родео в облаках пыли и в окружении команды помощников в свитерах и шерстяных чапсах. В глубине зала стоял самый древний музыкальный автомат в мире — ржавый, мятый механизм. Неоновая подсветка давно сломалась, и для тех привередливых клиентов, которые непременно желали сделать собственный выбор, сбоку был подвешен на шнурке карманный фонарик. Высокий голос Мильтона Брауна, как модно было в тридцатые годы — в технике легато, выводил над цинковой барной стойкой и четырьмя столиками: «О бри-ии-ии-ииз».