Артур Саканян - Театр одного зрителя

— Так вот оно что, — обрадовался цыган, пряча письмо в свой карман.

— Верни! Сейчас же отдай мне его, гадина! — кинулась она на цыгана, но встречный удар опрокинул её навзничь, оголив ноги.

— Подожди ты! — прикрикнул на неё цыган. — Дай сообразить… Так ты же сестра того парня. Ну да, я же помню вашу историю… Забавно получается.

Цыганка попыталась встать, но цыган придержал её рукой и грубо приказал:

— Лежи спокойно, а то стащу трусы и подвешу твою голую задницу на суку, как ты сама того хотела… Не мешай! Дай сообразить!

Он ещё раз достал письмо, перечитал интересующее его место и, удостоверившись в своих догадках, спрятал письмо обратно. Его мысль радостно забилась: «Деньги! У цыганки есть деньги». Спустя мгновение он уже знал план своих действий: «Деньги отберу, письмо порву, и тогда она уже ничего не сможет ни сказать, ни доказать».

— Давай сюда деньги, — резко приказал цыган.

Параллельно он вспомнил, как пытался овладеть цыганкой, шантажируя тем, что сообщит, где она прячется. Полуголая, она тогда смогла вырваться из его рук и позвать народ в свидетели. Теперь же она, беззащитная, лежит тут рядом, и только сознание, что у цыганки есть деньги, удержало его от взрыва злобы за когда-то пережитый позор. «Деньги, главное, где деньги?» — в тревоге билась мысль, концентрируя всю его сущность на этом. Цыганка испуганно смотрела на него и молчала.

— Так, так, — спокойнее продолжил цыган. — Если это письмо дошло до тебя, то и деньги ты получила. В последний раз спрашиваю: где деньги?

— Верни письмо, умоляю, верни, — всхлипывая, зашептала цыганка. — Это самое последнее, что у меня осталось в жизни.

— А малыш твой, где? А-а-а… я всё понял, — обрадовался цыган своей новой догадке. — Чтобы ещё больше денег получить, ты отдала малыша, а потом, поняла, какая ты сука, и решила повеситься. Такой чудесный малыш, а ты отдала его, и чёрт знает — кому?! Совесть замучила, вот и решила покончить с жизнью. Всё точно сходится, а я всем расскажу, какая ты на самом деле сука. Лучше скажи, где спрятала деньги? — но цыганка только бормотала о письме.

— Раздевайся! — приказал цыган и, осыпая её пинками, сам стал раздевать.

Цыганка не сопротивлялась и, даже совсем голая, жалобно шептала:

— Верни письмо, верни. Это единственное, что у меня осталось.

Перебрав всю одежду, цыган устало откинулся на траву, лихорадочно думая: как быть? Внезапно его что-то осенило, и он вскочил на ноги:

— Ты же числишься, как без вести пропавшая! Это я точно знаю! Значит, что захочу, то и могу сделать с тобой. Никто тебя не хватится. Тебе ясно? Давай деньги! Говори: где деньги?

— Денег я не брала, — по-новому заладила цыганка.

Внезапное осознание своей безнаказанности сначала ошеломило цыгана, а затем резко подняло его настроение. Он привстал на цыпочки и воровато огляделся вокруг. Густая поросль скрывала их и, убедившись, что никого поблизости нет, цыган присел и злорадно продолжил свои размышления вслух:

— Не хочешь говорить? Л-а-а-дно. Тогда я буду тебя пытать до тех пор, пока не скажешь… А для начала я позабавлюсь. Ты же такую недотрогу корчишь из себя…

Ему приятно было ощущать себя в роли вершителя судьбы, но, по отсутствующему взгляду цыганки, понял, что смысл его слов просто не доходит до её сознания. Цыган встряхнул её за плечо и зловеще прошипел:

— Скажи, где деньги — не то убью.

Цыганка очнулась, и ошалело зашептала:

— Денег я не брала. Честно, не брала. Отдай письмо. Умоляю! Кроме него у меня уже ничего нет.

— Ты пойми, — стал уговаривать её цыган. — Раз письмо дошло до тебя, то и деньги ты получила… Пойми, никто тебя не хватится, потому что никому ты не нужна. Понимаешь?.. Никто тебя искать не будет, а я тебя убью и закопаю где-нибудь… Но я же не хочу тебя убивать, и ты не хочешь умирать. Поэтому лучше сама скажи: где спрятала деньги?

— Какие деньги? — удивлённо переспросила цыганка. — У меня нет денег.

— Врёшь! — зашипел цыган. — Тогда скажи, где малыш?

— Малыш? — вновь переспросила она. — Малыша я оставила у доктора, — безжизненным тоном ответила она.

— Врёшь! Врёшь! Опять врёшь! — взорвался цыган, а она испуганно сжалась.

— Я хочу умереть. Я не могу больше так жить. Убей меня, убей, — оцепенело, зашептала она, а цыган скользнул взглядом по её голому телу.

Вид обнажённой женщины, к удивлению цыгана, вызвал в нём чувство брезгливости. Со злости, что это вожделенное тело теперь почему-то его отвращает, он наклонился и наотмашь ударил цыганку по лицу.

— А ну одевайся! Пошли за малышом! Вставай! Вставай, несчастная сука!

Но эта пощёчина мгновенно отрезвила её, а «несчастная сука» будто что-то переключила в мозгу. Даже боли она не почувствовала, а только удивлённо вскинула взгляд на цыгана.

Застеснявшись наготы, она поспешно оделась, и, погрозив кулаком небу, неистово прокричала:

— Я ненавижу тебя! Всем сердцем я ненавижу тебя! Ты отнял у меня всё! Подонок! Но я исполню твоё пожелание. Я не несчастная сука! Нет! Нет! Я не сука!

Не понимая, кому она кричит, цыган стал озираться. Она окончательно пришла в себя и крикнула цыгану:

— А ты, что стоишь, как истукан? Есть кое-что похуже смерти… Так ты идёшь?

-76-

— Я уложила малыша, и он сразу заснул… О чём это вы говорили с цыганкой, пока я кормила малыша?

— Жаловалась, как ей трудно было растить малыша без отца.

— Ясно, разжалобить хотела… Сегодня она всколыхнула моё прошлое, напомнила мне о театре одного зрителя. Помнишь, я рассказывала тебе о тех трагических случаях, которые косвенно были спровоцированы в стенах театра? Так вот, сегодня я осознала, что эти люди взывали ко мне о помощи. Они пришли в театр с надеждой, что я покажу им выход, научу, как исправить свою жизнь, дам им шанс… Вместо этого, я лишила их всякой надежды и планомерно подвела к смерти… Боюсь, с цыганкой я поступила не лучше. Мне тревожно за неё.

Доктор внимательно посмотрел на жену, а она продолжила:

— Ночью мне приснился кошмар, и я не могу его вспомнить… Не волнуйся, к режиссёру этот кошмарный сон никакого отношения не имеет.

Раздался звонок в дверь, и доктор, вставая, сказал:

— В письмах никто тебя о помощи не просил, и права выбора ты никого не лишала, а кошмары всем иногда снятся. Даже мне, психиатру, снятся.

— Они же просто побоялись или же не знали, как просить меня о помощи. Я же могла им помочь, — в сердцах произнесла она. — Я же могла переделать сценарий их жизни, а вместо этого возомнила себя мойрой…

— Поговорим позже, — откликнулся доктор и пошёл открывать дверь.

Входная дверь скрипнула, и она вспомнила, как несколько раз просыпалась от довольно жутких завываний доктора по ночам.

-77-