Михаил Липскеров - Черный квадрат

– Как же, как же, – оживился я, – это я припоминаю. Он ее встречал на служебном мотоцикле на границе части и леса, через который она шла на работу, доставлял ей удовольствие различными способами, не забывая, впрочем, себя, после чего вез ее в полицейский участок, где она служила замполитом. Сержанты на КПП даже скинулись на бинокль, чтобы помедитировать на эту картину.

– Все-таки, – одобрительно сказал Хаванагила, – еще не вся память пропита, а значит, что и не все потеряно.

– Да я все прекрасно помню, – обиделся я. – Двух флаконов нам не хватило, а денег больше не было. Барон составил план учений, для которых требовалось два, нет, лучше три литра спирта. Только вот не помню, что это были за учения...

– А этого никто знать не мог, потому что о сути их должны были сообщить во время секретной проверки полка в четыре тридцать завтрашнего утра по среднеевропейскому времени, – пояснил Хаванагила. – После составления плана учений Офштейн-Штейнбок вызвал начхима полка майора Улуг-Дроздова, отца четверых детей от разных матерей, проживающих в вашем городке все вместе, в ведении которого находился спирт. И потребовал три литра спирта для протирки циркуля от ржавчины. Улуг-Дроздов в категорической форме заявил о своем участии в учениях, которое потребует дополнительного литра спирта и приказа командира полка о списании уже четырех литров спирта. Командир полка полковник Островский-Корчагин охотно подписал приказ о списании пяти литров спирта. Ибо какие могут быть учения без командира полка.

Короче говоря, в двадцать два тридцать полк был поднят по боевой тревоге, выдвинулся в район сосредоточения и занял боевые позиции в районе западного побережья Запендюринского моря. Так что, когда в четыре тридцать следующего утра комиссия из штаба корпуса прибыла в полк для секретной проверки с последующими учениями, полка, как такового, она не обнаружила. За исключением майора Серова-Овражского по прозвищу Сяо Ляо. А прозвище это он получил из-за крайней суженности глаз, возникшей в результате перманентного празднования взятия русскими войсками города Рымника под командованием фельдмаршала графа Суворова-Рымникского. Сяо Ляо, лежа около топчана в дежурной части, отрапортовал об отбытии полка на учения в район западного побережья Запендюринского моря, после чего геройски умер на руках командующего корпусом. А комиссия корпуса в полном составе рванула в сторону учений в район западного побережья Запендюринского моря, но чуток опоздала. Полк в составе двух дивизионов 152-миллиметровых гаубиц, дивизиона 122-миллиметровых гаубиц и истребительно-противотанкого дивизиона системы «Фаланга» открыл огонь по скоплению кораблей китайского императорского флота, который в провокационных целях ловил краба в территориальных водах Российской империи. Припоминаете?

– Припоминаю... Так вот о каком фронте шла речь... Смерть китайским оккупантам!

– Смерть-то оно смерть. Только обнаружилась маленькая лажа. Начальник разведки полка ротмистр Огрызко-Спектор по пьяному делу (а по другому он никогда и не бывал из-за генетических отклонений в организме) принял за китайский императорский флот флотилию эвенкийских китобоев, добывавших вовсе не краба, а пушного зверя калана по лицензии на вылов минтая. Эвенкийцы жутко оскорбились, что их, эвенкийцев, приняли за китайцев! Возник вопрос о громадном резонансном деле по сеянию розни по национальному признаку.

Вот вас и послали в русско-эвенкийскую факторию за водкой, чтобы закрыть дело за примирением сторон и возмещением убытков в количестве трех утопленных эвенкийцев. И ВОТ СЕЙЧАС ВЫ ЗА НЕЙ И ИДЕТЕ.

Я уже мало что понимал в повествовании Хаванагилы. Причинно-следственные связи возникали и тут же рвались. Идея детерминизма крепла и ту же распадалась.

– Так, а почему послали именно меня?

– Как – почему? Для искупления вины.

– Какой вины?! – заорал я и хватанул «анисовку» прямо из горла.

– А такой: из полкового залпа по китайско-эвенкийской флотилии только один выстрел достиг цели. Это была противотанковая ракета, выпущенная вами. И три эвенкийца слегка притонули. Почему я говорю «слегка»? Потому что через двенадцать лет они станут ядром эвенкийской организованной преступности в городе Сан-Франциско. Но это будет только через двенадцать лет. А тогда... эвенкийцы покатили на вас бочку.

– Да я первый раз в жизни вообще стрелял!!! – заорал я.

– Ну, новичкам всегда везет... Все поняли?

– Ничего я не понял!!! Ничего. Кто такая Лолита, кто такой полковник князь Баран-Заблудовский?

– А Лолита, сударь мой, это невеста ваша была. Любили вы ее страстно. До полного помрачения чувств. Настолько полного, что даже забыли об этом. А впрочем, причины вашей забывчивости могут быть иного рода. А князь Баран-Заблудовский – комендант Запендюринского гарнизона, которому вы в момент нахождения на гарнизонной гауптвахте, куда вы попали почти сразу после помолвки с Лолитой и предсвадебного шопинга по окрестным сельпо, который вы совершали на одолженном в соседнем танковом полке танке Т-80, сбив на железнодорожном переезде дизельный вагон, за что и загремели на гауптвахту, а уж отпив контрабандной перцовки, и проиграли Лолиту в крестики-нолики, в которые играли, чтобы скрасить пребывание на гауптвахте.

– А что делал на гарнизонной гауптвахте полковник князь Баран-Заблудовский?

– Что делают на гауптвахте? Сидел.

Я чувствовал, что окончательно схожу с ума.

– За что?

– А он сам приказал, чтобы его посадили. Чтобы выйти из запоя...

– А откуда перцовка?

– А их сиятельство с собой прихватили. Чтобы, значит, выходить из запоя с толком, чувством и расстановкой. Тут-то вы и слили Лолиту.

И все осветилось!

Я вспомнил это очарование – семнадцатилетнюю девочку и ее папеньку, корнета в отставке Пелагея Павловича, бывшего офицера нашего полка. Он привел Лолиту на ее первый бал в честь Международного женского дня три недели назад. Я тогда находился в завязке по случаю отравления клеем БФ, а посему был хорош в хорошем смысле этого слова, и свеж, так же хорош и свеж, как хороши и свежи были розы. Одну из них я подарил Лолите. Мы сбежали с бала. Порознь. Чтобы грязные полковые языки не трепали ее имя.

В вечерний час под липами густыми мы встретились на берегу пруда. Как будто никогда друг друга мы не знали и не встречались никогда.

Старинный вальс играл в беседке над рекой, о, как мы танцевали тогда с тобой, шутили до рассвета, смеялись до утра, и кажется, что это было вчера.

Я ее сразу назвал Лолитой. Каждый раз это имя всплывает в моей одряхлевшей до поры памяти... Каждый раз... Но на сей раз я ее не упущу.

А потом была помолвка. Лолита смотрела на меня, как только и могли смотреть семнадцатилетние девочки из захудалых дворянских родов XIX века. А ее папенька Пелагей Павлович был счастлив и печален, выдавая свою единственную дочь, последнее утешение после безвременной кончины его дражайшей супруги Маркелы Денисовны от апоплексического удара после съеденного во время вечернего чая, именуемого у жителей Туманного Альбиона файф-о-клоком, что означает чай в пять часов, а в нашей богочтимой отчизне происходящего в любое время суток, потому что англосаксы, как представители морских держав, согласно геополитической теории немцев Хофмана, Хаусхофера и нашего Дугина, которого кто-то по непониманию мыслей, излагаемых Дугиным, назвал философом, а он, глупышка, в это поверил, завсегда стремятся напакостить нашей великой континентальной державе, а посему нам не указ в области времени питья вечернего чая, гусенка, фаршированного двумя фунтами крыжовенного варенья вместо традиционных и обрыдших яблок, которое варенье их семейный доктор земский врач Анастасия Ионович категорически запретил ей употреблять, согласно новейшей теории профессора Марии Иоганновича Темпельгофа, почерпнутой им из статьи в получаемом из Санкт-Петербурга с полугодовым опозданием медицинском журнале «Сглаз как наука», за артиллерийского поручика, сына хоть и небогатого, но потомственного столбового дворянина эстрадного конферансье Липскерова Федора Александровича Липскерова Михаила Федоровича, в недавнем прошлом также эстрадного конферансье. (Не забыть бы показать эту фразу Льву Николаевичу. Обрыдается от зависти старый пень.)