Эдгар Вулгаков - Течение времени

– О Господи, какое счастье! Но ты не понимаешь условий моей жизни и работы – я с утра до позднего вечера кручусь как белка в колесе, а потом валюсь спать, спать и только спать. Я робот.

– Знаю, со временем все образуется, Алешка. А я буду жить в трехэтажном доме напротив магазина. У меня газовая плита от баллона и отопление от котельной. Все хорошо. Теперь у тебя есть к кому ходить в гости.

– Да, ходить в гости – это как раз то, чего мне не хватало для полноты жизни в райцентре, дорогая Наташка.

– Но не надо понимать все так категорично, мне кажется. Все станет на свои места, со временем.

Потом она рассказывала о бабушке, о маме, о Димыче, он поначалу звал Наташу к себе, а теперь сообщил, что уезжает в длительную командировку. Рассказала, что в МГУ занимается научной работой по изучению связи русской литературы и культуры с французской. Занята она с утра до ночи, а в этой командировке намерена систематизировать значительную часть уже сделанного. Вдруг полутемный вагон осветили фонари перрона: Москва. И сразу все засуетились, заторопились к выходу. А Алеша сказал:

– Ну, родственница, давай прощаться по-родственному.

Он обнял ее, привлек к себе и крепко поцеловал в губы. И она ответила на этот поцелуй. И, похоже, в этом поцелуе было нечто большее, чем формальное родственное чмоканье в губы. «Что это я», – подумал Алеша. И, махнув на прощанье рукой, игриво сказал:

– Пока, пока, уж ночь недалека.

– Adieu, – прошептала в ответ Наташа.

Перед лекцией, приодевшись, сняв некогда белые валенки, теплые штаны и надев белую рубашку с галстуком, костюм не первой молодости, привезенный из Москвы на всякий случай, и туфли с галошами, Алеша отправился в райком. Лекция называлась «О музыке и культуре в сопровождении грамзаписи». Парткабинет, обычно пустовавший, был полон. Люди сидели и за столиками, и на откуда-то принесенных скамейках, и на подоконниках. Пришли и его бывшие курсанты, чувствовавшие себя в этой аудитории незваными гостями, но вместе с тем и своими: лекцию-то читать будет их преподаватель – Алексей Петрович. Многие из них расположились прямо на полу, поближе к лектору, а Федулов пристроился у проигрывателя – ему поручили менять пластинки.

Разуваев опаздывал. Поднявшийся со своего места какой-то райкомовец хотел было «открыть» помеченное во всех планах так называемое мероприятие как принято, но Алеша уже начал говорить. Начал с общего обзора Москвы, с сокровищ, которые хранятся в ее музеях, и все – для людей. А большинство проходят мимо, даже не подозревая, что рядом существует прекрасное – то, что создано талантливыми людьми, которые передавали свое ощущение окружающего их мира разными средствами: художник – живописью, композитор – музыкой, писатель – в книгах, артист – в театре и кино Произведения искусства воздействуют на человека, вызывают в нем разные эмоции: удовлетворение, покой, наслаждение или возбуждение, гнев, чувство протеста. Он рассказал, чем отличается Третьяковская галерея от Музея изобразительных искусств имени Пушкина, опера – от оперетты и от симфонии. И как музыка действует на человека: одна успокаивает, другая – волнует, а под бравурную музыку просто тянет маршировать и совершать подвиги. Рихард Вагнер писал музыку на баллады из жизни средневековых немецких рыцарей – героев, побеждающих зло. Если оставить эту древнюю героику, то остается только музыка – замечательная музыка немецкого симфониста. Затем Федулов дал прослушать собравшимся увертюру к опере «Тангейзер» и «Полет валькирий». Люди слушали, может быть, несколько человек ушли, а остальные – слушали.

После «валькирий» Алеша перешел к русской музыкальной классике, рассказал о «Могучей кучке», после чего предложил прослушать 1-й Концерт для фортепьяно с оркестром Чайковского и «Рассвет над Москвой-рекой» Мусоргского.

– Вот и все, дорогие товарищи. Если есть вопросы, задавайте.

– Нет, товарищи, не все – и из открытых дверей соседней комнаты вышел Разуваев. – Извините, я опоздал, застряли в дороге. Сегодня перед нами выступал не музыковед, а инженер товарищ Ларин, и он отлично справился с задачей. Спасибо вам, Алексей Петрович. Фашизм осужден советским народом, и немецким, и всеми народами мира. Но музыка, созданная великими немецкими композиторами, остается достоянием всемирной культуры, в том числе и музыка Рихарда Вагнера. Нам надо повышать культурный уровень советских людей. Для этого у нас есть отличные свои преподаватели в школах, и Москва под боком, поможет…

Вслед за Разуваевым из боковой комнаты стали выходить люди, среди них оказалась Наташа.

– Алешка, во-первых, привет, и еще раз, во-первых, ты молодец. Ты сумел заинтересовать аудиторию, тебя слушали. Николай Николаевич сказал: «Вот бы нам такого агитпропа в райком, но он уедет сразу, как только возникнет такая возможность».

– Откуда ты знаешь Разуваева?

– А как же, приехав, сразу доложилась, ты же знаешь порядки. Он и поселил меня в райкомовский дом. Там держат пару квартир для номенклатуры. А я командированная, из МГУ, вот и поселили со всеми удобствами. Даже с телефоном, Москву можно заказать за их счет.

– Да ну их, Наташ, не надо.

– Куда пойдем? Неужели поедешь в Москву?

– Нет, Наташка, Леночка знает, что сегодня я не приеду. Сегодня ночью мы с Сашей Ачиным, нашим механиком, будем ловить жулика, я ей про это не сказал, чтобы не волновалась. Подумают с тетей Грушей бог знает что. В двигатель во время морозов впрыскивают специальную жидкость – тогда он легче запускается. Алкоголики этой жидкостью смачивают горло, затем пьют – она действует как наркотик. Сейчас, когда сильные морозы прошли, потребность в этой жидкости упала. По накладным кладовщика ее вообще никто не выписывает, а бутылки-баллончики с полок исчезают. Значит, у нас появился жулик, алкоголик, наркоман, на которого не действуют предупреждающие надписи на этикетке – «Осторожно, яд!» и череп с костями. Вероятно, он знает норму, которая приводит его в наркотическое состояние. Даже десять граммов действуют на психику человека, а регулярный прием приводит к смерти. Сегодня или завтра, думаем, он должен прийти в кладовую за очередной бутылкой. Вот такие дела, Наташенька, на нашей ниве: «И вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи». Кто?

– Ну, знаешь ли! Я все-таки филолог! Блок, мой любимый Александр Блок.

– Интересно, с чем у меня ассоциативно связались «спицы расписные»?

– Совершенно очевидно – с «нивой».

– Вероятно. Пока, часок надо поспать, а потом сыграю роль детектива.

– Алеша, можно я с тобой?

– Нет!

Ночь была морозная. Яркая луна через зарешеченное окно освещала всю кладовую и дверь, и полки, и даже злополучные бутылки на полках.