Эмилиян Станев - Тырновская царица

После печальной пасхи, в июне, как-то серым, пугающе мрачным днем с мутным, зловещим небом, мы, дети, испытывали необъяснимое беспокойство, словно перед близкой грозой. Около одиннадцати часов подземный великан ударил своей могучей палицей, и земли запрыгала, как оброненная сковорода. Мы с изумлением смотрели, как, порубленные невидимыми саблями, разваливаются на куски и катятся по крышам дымовые трубы, как шатаются, точно пьяные, дома и город заволакивает тучами пыли. С Варуши полетели куски рогожи» средь грохота и гула негромко зазвонили церковный колокола, приведенные в действие землетрясением. В следующее мгновение наступившую гробовую тишину разорвали крики наших матерей, откуда-то выскочила обезумевшая женщина и с воплями кинулась на середину площади. Из крутых улочек бежали женщины и старики, некоторые осеняли себя крестным знамением, все были покрыты известковой или кирпичной пылью. А великан все продолжал бить своей могучей палицей о землю, и за каждым ударом следовал близкий и далекий грохот рушащихся зданий, звон бьющегося стекла, хлопанье дверей, дикий рев и отчаянный лай собак. Испуганные и потрясенные, мы пытались понять причину этого адского шума, ведь пасха давно миновала и «Царь Славы» давно уже отбренчал веригами у церковных ворот. И разве сошествие Христа в ад обязательно должно рушить дома, валить дымовые трубы? Но вскоре рыдания матерей заразили и нас. Земля металась, как живая, словно стремилась освободиться от всего, чем люди ее обременили. Все, от мала до велика, сгрудились на площади. Матери прижимали нас к груди, счастливые тем, что мы целы-невредимы, и оплакивали свои дома, считая их обреченными, а те, у кого мужья служили в конторах чиновниками, не спускали расширенных от ужаса глаз с улицы, что вела к Баждарлыку. И наконец среди пыли, подземных толчков и громкого плача показалась толпа таких же обезумевших людей, осыпанных штукатуркой, с изжелта — бледными лицами и невидящими глазами. Каждый искал своих и, если не находил их на площади, шел дальше. Хаджи Николи рвал на себе волосы и молил о помощи — его сестра и квартиранты остались под развалинами дома. Но никто не решался последовать за ним, и он с душераздирающими рыданьями повернул назад. Потом стали приносить на полотнищах контуженых и мертвых. Толчки накатывали неравномерно, со все ббльшими интервалами, группка храбрецов кинулась в дома — принялись вытаскивать ковры, дорожки, тулупы, тюфяки, одеяла, которыми в скором времени была устлана вся площадь. Мы покорно сидели и слушали, как неистовствует подземный великан, как колотит землю своей палицей. Утром полил дождь, словно затем, чтобы смыть с города пыль и грязь. Стало известно, что в помещении мужской гимназии много раненых солдат погибло. Турки военнопленные откапывали трупы, а по городу ползли слухи о заживо погребенных.

Оставшиеся без крыши над головой тырновчане растащили дровяные склады, и на Марно-поле, на Картале и во дворах вырастали сараи и бараки — нищенский город рядом с древним, погруженным во тьму. Многие семьи переселились на виноградники. Быстро распространились слухи о частых столкновениях между союзниками, а на пятый день после землетрясения разразилась страшная гроза. Затем пошла свирепствовать холера, и по улицам потащилась крытая повозка городской управы — черный гроб для живых мертвецов. Каждый день стук ее колес повергал тырновчан в ужас. Она подъезжала к одному из домишек с обвалившейся штукатуркой и покосившейся крышей, хмурые санитары выносили больного, клали в повозку и, заперев ее висячим замком, везли в холерный лагерь неподалеку от кладбища. Земля там побелела от хлорной извести, а позади бараков зияла огромная яма, наполненная известью и водой. В этой яме хоронили умерших. И тот, кого увозила черная повозка, прощался с близкими и соседями, называя каждого по имени, ибо прощался навек…

После зловещего шестнадцатого июня, когда царь Фердинанд объявил о начале Межсоюзнической войны, [25] Межсоюзническая война — вторая Балканская война 1912–1913 гг. мы узнали о том, что Марины нет больше на свете. Тоже скончалась от холеры. Видел ли доктор Старирадев, как она, контуженная во время землетрясения, выносила из мужской гимназии раненых и как позже ухаживала за больными в холерном лагере? С кем простилась она, чьи имена называла, запертая на замок в черной повозке-гробе? Может быть, своих родных из Марно-поле, таких же бедняков, как она сама, или несчастного арестанта, почтальона? Роднее всех в эти минуты были ей, наверно, раненые и больные, ради которых она пожертвовала жизнью.

Ее смерть осталась незамеченной, как смерть многих знакомых и незнакомых, скончавшихся от этой страшной болезни или павших на поле брани. Тырновчане забыли о ней, и, может быть, только бедняга почтальон в тюремной камере пролил по ней слезы, смешанные со злобой, а доктор Старирадев повздыхал немного, и в этих вздохах было больше облегчения, чем сожалений.

В те дни народного потрясения полки возвращались с увитыми черным знаменами, а тырновчане плакали. Однако многие поняли, кто совершил гнуснейшее предательство, и потянулись в клубы тесняков-социалистов. [26] Тесняки — члены Болгарской рабочей социал-демократической партии (тес* mux социалистов), (ВРСДП т. е.), которая в 1903 г„исключив из брсдп оппортунистов (широких социалистов — «широкаиов»), сформировалась в самостоятельную партию. В 1919 г. БРСДП (т. с.) была переименована в Болгарскую коммунистическую партию (тесных социалистов). А доктор Старирадев охладел к судьбам страны и опять замкнулся в себе. Как и многие, он тоже возмущался злодейством царя-немца, однако вину за национальную катастрофу возлагал на «невежество» народа, чем и оправдывал собственный эгоизм…

Когда к концу европейской войны скончалась мать, он продал отцовский дом и на вырученные деньги выстроил на окраине города большой дом и частную лечебницу. Располнел, стал молчаливым, нелюдимым и суровым. Редко ходил пешком по улицам Тырнова. Женился он на богатой пловдивчанке, и мы, мальчишки, пробегали мимо его дома с зелеными башенками и верандой, как мимо тюрьмы или жилища чужеземца. Высокая живая изгородь прятала двор от посторонних взоров, а когда мы пытались заглянуть туда, лохматый черный пес встречал нас отчаянным лаем. Где помимо больницы бывал доктор, с кем водил знакомство? Должно быть, с узким кругом тех, кто разбогател во время войны и не предъявлял обвинений предателям, напрасно растратившим силу, скопившуюся в народе за пять веков рабства… Крестьяне прониклись ненавистью к горожанам, многие из интеллигенции и трудового люда заполнили клубы тесняков, и во время внушительных манифестаций все чаще развевались на улицах Тырнова красные флаги.