Эмилиян Станев - Фокер

Совсем устав, лисица начала петлять в самой лесной чаще. Ложилась в изнеможении и вставала только, когда Фокер чересчур близко подходил к ней. Она ощеривалась, повернувшись к нему, и шла, с трудом волоча свисавший набок хвост. Он еле тащился за ней. Голос его охрип, налитые кровью глаза смотрели дико и тупо. Он скорее не лаял, а хрипел. Вид лисицы приводил его в неописуемую ярость. Из последних сил он пытался настичь ее. Но несмотря на страшную усталость, лисица умудрялась уходить от него. Она была большая, сильная и все чаще оборачивалась к нему и скалила зубы.

Временами Фокер видел ее словно сквозь туман и находил ее только по запаху. Он забыл о Куцаре, забыл обо всем на свете. К пушистому, толстому, как кудель, хвосту устремлялся он всем своим существом.

Через час, когда лисица снова улеглась на тропинке, он тоже лег на землю. Оба они тяжело дышали. Но стоило лисице, отдохнув, встать, как Фокер с хриплым лаем поплелся за ней…

Наконец под вечер Куцар убил ее с одного выстрела, всего в десяти шагах от Фокера, которому выстрел показался глухим ударом. Как труп, он упал у ног хозяина, уже не способный двигаться. Куцару пришлось взять его на руки и так и нести до самого дома, изредка спуская на землю и пытаясь ободрить ласковыми словами. Совершенно обессиленный, Фокер ничего не слышал. Один глаз у него беспрерывно слезился.

Куцар был уверен, что он поправится. Однако слух у собаки так и не восстановился, и другим глазом она тоже перестала видеть. Как-то вечером, когда Куцар пришел домой, из-под навеса, где солнечное пятно освещало пыльный угол, его встретил невидящий взгляд Фокера. Казалось, что глаза выколоты, такие страшные, кроваво-красные были зрачки…

Неподвижно застыв, Фокер сидел, освещенный заходящим солнцем. В его поникшей голове читалось такое отчаяние, что Куцар, забыв, что пес оглох, невольно окликнул его. Фокер не шевельнулся. Только когда хозяин приблизился к нему, он, вильнув хвостом, медленно поднялся, чтобы лизнуть ему руку.

«Скоро подохнет, — подумал Куцар и погладил опущенную голову пса. — Придется заводить другого».

Он долго смотрел на собаку, как смотрят на близкое больное существо, потом пошел в дом, чтобы принести ей поесть.

Фокер улегся под навесом, а возле него молча стояли расстроенные сыновья Куцара.

С этого дня псу предоставили полную свободу — в дом он не привык заходить и натворить там ничего не мог, убегать ему было незачем, украсть его не украли бы, потому что теперь он никому не был нужен.

Глаза его постепенно перестали различать даже свет, в ушах стояла могильная тишина. Он лежал обычно распластавшись и порой так долго оставался неподвижным, что казался мертвым. На его теле были ясно видны старые, еще не заросшие новой шерстью раны, похожие на следы от ожогов. Когда ему приносили еду, он не набрасывался на нее так жадно, как раньше.

Целый день он проводил во дворе в одном из тех двух-трех мест, которые выбирал смотря по погоде, так, чтобы на него падало солнце. Изредка он приближался к воротам, но выходить на улицу не осмеливался. Его связь с людьми словно бы прервалась. Фокер точно позабыл о хозяине, хозяйке, о мальчиках. Если кто — нибудь подходил к нему, чтобы погладить, его хвост оставался неподвижным, и угасшими глазами он уже не заглядывал в лица людей.

Но через какое-то время он привык к своей слепоте и стал двигаться уверенней. Нюх заменил ему зрение. Он вел его по двору так же хорошо, как раньше по следу зверя. Память, хранившая запахи, какой-то неведомый участок мозга, в котором они запечатлелись, нервы, раздражение которых неожиданно заставляло его лаять и трепетать от возбуждения, управляли его телом. Это было нечто, чему он подчинялся всю жизнь и продолжал подчиняться сейчас. Оно было началом всего — и снов, и таинственного могучего инстинкта, который повелевал гнать зверя. Оно было и источником всех его бед, его теперешней слепоты и глухоты, но это было единственное, без чего Фокер был бы просто обыкновенным дворовым псом.

Ему опять стали сниться сны, и он все глубже погружался в них, как старик в воспоминания. Слепота сделала их ярче, словно по мере того, как сгущался окружавший его мрак, мир запахов обретал все большую ясность и власть над ним.

Недели через три Фокер уже выглядел здоровым и спокойным. Он снова вилял хвостом и ластился к хозяину, снова скулил и лаял, когда догадывался, что хозяин собирается на охоту. Приходилось привязывать его, чтобы он не кинулся за Куца ром.

В отчаянии он ложился под навесом и, опустив морду на передние лапы, терпеливо ждал возвращения хозяина, чтобы вдохнуть запах зверя, леса и пороха.

Однажды утром, когда выпавший ночью снег растаял и белели только вершины самых высоких холмов, окружавших город, Куцар с шумной компанией охотников отправился в ущелье.

Перед уходом он привязал Фокера на веревку — цепь понадобилась ему для другой собаки. Как ни рвался, ни заходился в лае Фокер, Куцар не взял его с собой. Бессмысленно брать на охоту слепую собаку.

Тогда Фокер перегрыз веревку, незаметно для всех пролез под воротами и оказался на улице. Отыскал следы хозяина и, придерживаясь их, выбрался из города. Он двигался к ущелью по тем тропинкам, по которым ходил не раз, ориентируясь по свежему запаху охотников и собак.

Он лаял от радости, ощущая запах снега и более слабый — леса. Взвизгивал, наткнувшись на куст или камень, и снова шел по следам охотников. Так он добрался до ущелья и там неожиданно напал на след лисицы. Спасавшаяся от собак лисица пересекла тропинку перед самым носом Фокера. Он не мог ее видеть, но кислый лисий запах потянул его за собой, как невидимая ниточка. Он пробудил в нем скрытые силы, наполнил его прежним азартом. Забыв о своей слепоте, Фокер устремился вперед. Однако бежать он не мог, и ему приходилось идти медленно, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону.

Вдруг он почувствовал, что мимо вихрем пронеслись собаки. Отзвук их лая неведомо как проник в мрачное безмолвие, наполнявшее его существо. Он попытался было нагнать их, но понял, что это невозможно, и пошел дальше, продолжая громко и однообразно лаять.

Лисица убежала вверх по склону ущелья, где блестел покрытый инеем лес. Туман полз над ним, расходясь большими клубами. Окутанное молочно-белыми парами, оранжевое, как апельсин, солнце изредка выплывало из-за облаков. Иней слегка окрашивался в красный цвет, и лес казался розоватым.

Сначала удивленные, потом разозленные охотники ругали старого пса, который тащился далеко позади остальных собак и не давал лисице спуститься в долину. Их злила его бесполезная настойчивость. Некоторые предлагали застрелить его, но Куцар воспротивился. Наконец к полудню, поняв, что другого способа избавиться от него нет, охотники ушли в другой конец ущелья. А Фокер продолжал гнать лисицу и даже тогда, когда остальные собаки вернулись к хозяевам. Он был высоко на скалистых склонах, и где-то в тумане все глуше раздавался непрекращающийся уверенный лай, словно пес хотел доказать, что способен гнать зверя так же, как гнал его раньше.