Эмилиян Станев - Когда иней тает

— Случайно проходили мимо с шахт. Ходили играть по селам, — ответил старик степенно и спокойно.

— Подать их сюда! — воскликнул доктор. — Петр, пойди скажи, чтоб их привели! За ценой не постоим! Скажи: я зову!

Извозчик пошел, и шаги его заглохли на поляне. Беседа еще более оживилась. Между судьей и учителем уже разгорелся спор о том, кто наши враги — немцы или англичане; инженер, пересев ближе к жене, смеялся над россказнями капитана, а доктор, повесив голову, запел какую-то песенку собственного сочинения, начинавшуюся так:

В комнату вошел Петр и спокойно объяснил, что господин кассир не отпускает музыкантов.

— Как? — воскликнул доктор, перестав мурлыкать свою песенку. — Не желает? А завтра, когда у него будет мигрень, кто будет лечить его твердолобую голову?

— Не знаю, господин доктор, — пожал плечами Петр.

Доктор вскочил и ринулся вон из комнаты.

— Куда? — воскликнул учитель гимнастики и побежал за ним.

Капитан Негро пошел на кухню за второй бутылью. Он напрасно старался развеселить «миссис»: она не одобряла его антианглийских историй.

— Я окончила Роберт-колледж [6] Роберт-колледж — популярное на Балканах привилегированное учебное заведение в Стамбуле, созданное на средства США. и знаю, что такое англичанин, — обиженно промолвила она.

Из леса донеслись голоса препирающихся доктора и кассира. Судья пошел посмотреть, что там происходит. Кларнет запищал было ближе и остановился.

— Идут! — промолвил судья, вернувшись в комнату.

В самом деле, музыканты шли. Господин Тинтеров шагал впереди, а доктор и учитель гимнастики вели его, держа за руки. Он сопротивлялся, старался вырваться. На нем не было шапки. Взгляд его серых глаз был растерян и дик, ворот рубашки расстегнут, а выражение лица было такое, словно вот в эту самую минуту ему предстояло принять некое роковое решение. За ним с сердитым видом шел Кочо, держа в одной руке его шапку и пальто, а в другой пустую бутыль. При этом Кочо упрямо твердил:

— Тинтер, не давай музыкантов! Откажи им, не то я знать тебя не хочу!

— Не даю! Не да-ам! — бормотал кассир, стараясь освободиться от вцепившихся в него рук.

Музыканты — два пожилых цыгана — растерянно шагали за господами, испуганные буйством кассира.

В дверях он уперся, схватился за притолоку и так завопил, будто его вели на виселицу. Но доктор и учитель гимнастики оторвали его и втолкнули в прихожую, а оттуда вся группа сразу ввалилась в комнату.

— Чего рты разинули? Играйте! — крикнул доктор цыганам.

Кларнет запищал, скрипка тут же присоеди нилась к нему, взяв верхнее си, и в комнате, заглушая веселый гомон, торжественно зазвучали легкомысленные звуки какого-то итальянского марша.

— Садись, довольно артачиться! — воскликнул доктор, стараясь усадить кассира на стул.

Тинтеров готов уже был снова протестовать, но вдруг увидел инженершу и онемел. Присутствие «миссис» повлияло на него каким-то странным и необъяснимо внушительным образом. Он поглядел на нее испуганно и, сев на стул, безнадежно понурил свою большую, коротко остриженную голову.

— Вот тебе стакан. Пей! — сказал учитель, поставив перед ним стакан с вином.

Только Кочо не пожелал присоединиться к компании. Он остался стоять на пороге, с одеждой своего неразлучного друга и пустой бутылью в руках. Поблекшее лицо его выражало убийственное презрение.

— Тинтер! — воскликнул он глухим басом. — Ты — овца, баран! Продался! Тьфу! — И он плюнул своим беззубым ртом.

Последние слова его заглушил кларнет. Видимо, их слышал только инженер, и в надменном взгляде его блеснуло любопытство. «Миссис» вопросительно поглядела на мужа, и тот нахмурился.

— Прощай, я ухожу! — крикнул Кочо из прихожей.

— Э, ступай, — проворчал кассир, беспокойно заерзав на стуле.

— Не уйдет, — заметил доктор. — Сиди смирно и гуляй с людьми! Твой святой Иероним [7] Святой Иероним (331 или 340–420) — сирийский монах — пустынник, проповедовавший аскетизм. В его житии говорится, что он всюду следовал за своим другом. ляжет там в лесу и будет ждать тебя, как собачонка.

— Не твое дело, — огрызнулся Тинтеров.

— Хоро! [8] Хоро — общее название разнообразных хороводных народных танцев в Болгарии. — заревел учитель гимнастики. — Хоро!

И фальшиво запел басом:

Скрипка подхватила игривую мелодию, придавая ей особенный, слегка чувственный оттенок, и, преобразуя ритм с той ленивой непринужденностью, с какой все цыгане играют народные песни, увлекла за собой кларнет.

— Пошли! — воскликнул, воодушевившись, судья. — Беритесь за руки! Петя… — обернулся он к инженеру.

Все вскочили, опрокинув несколько стульев, судья галантно подал руку «миссис», капитан Негро, ни на минуту не отдалявшийся от нее, взял ее за другую руку. Доктор и учитель гимнастики встряхнули впавшего в мрачное отчаяние кассира, и вокруг длинного стола, блестевшего недопитыми рюмками, закружился нестройный хоровод.

— Живей! Живей! — командовал учитель, глядя себе на ноги.

— Го-па, го-па! — гикал судья, производя совершенно лишние движения и только нарушая ритм.

С пола поднялась пыль, оконные стекла зазвенели, из печных труб посыпалась сажа. Кларнет пищал — писк его проникал всюду, пронзая воздух, как стальное острие, и доводя подвыпившую компанию до безумия. Капитан Негро, забыв свое положение, старался изо всех сил, но он давно не плясал такого хоро и теперь никак не мог усвоить нужные па, а «миссис», его соседка, время от времени устремляла умоляющий взгляд на мужа.

Неожиданно Тинтеров оторвался от хоровода, вернулся к столу и, отхлебнув вина, трахнул стакан об пол.

— Держите его! — крикнул учитель.

Но пока его схватили, он успел разбить стакан судьи.

— Ну вот, началось, — сказал доктор. — Уберите стаканы! Он все перебьет.

Хоровод распался. Все бросились отнимать стаканы у кассира, который, выпучив глаза как одержимый, уже буянил вовсю.

В тревоге за наш бедный хозяйственный инвентарь, мы с капитаном Негро убрали все стеклянное, сняли даже зеркальце со стены, потому что у кассира была такая повадка: придя в мрачное отчаяние, крушить все вокруг. И на этот раз ему все-таки удалось опрокинуть один стул на пол и сломать его, к ужасу «миссис», которая вскрикнула и чуть не упала в обморок. В конце концов общими усилиями мы выкинули буяна вон, и он, шатаясь, молча побрел вниз, к лесу, где его давно ждал его верный друг.

— Скотина! — задыхаясь, промолвил доктор. — Нет того, чтоб жениться да утихомириться! Ведь он из-за вас это безобразие учинил! — обернулся он к «миссис».