Эмилиян Станев - Когда иней тает

— А потом что?

— Заключив сделку, идут к специалисту-хирургу. Тот берет глаз у продавшего и пересаживает покупателю. Понятное дело, кто глаз продает, тот бедный, весь в долгу как в шелку, безвыходное положение. Хирург вставляет ему на место прежнего стеклянный глаз, а богач через несколько дней уходит с двумя здоровыми. Я знаю один такой случай и сейчас расскажу тебе, — продолжал капитан Негро, хлопнув себя по колену. — Один такой вот богач, некий мистер Бетерсби, окривел на левый глаз и купил себе новый у одного безработного. Этому безработному, видимо, приходилось в Нью-Йорке очень туго, он провел там много мрачных дней и стал очень мрачным человеком. Мистер Бетерсби заключил с этим рабочим довольно выгодную сделку. Хирург пересадил ему чужой глаз. Операция прошла совершенно благополучно. Пролежав целый месяц в роскошной клинике, Бетерсби уехал счастливый в свой громадный богатый дом, а рабочий с искусственным глазом уже на третий день из клиники исчез. Но что получилось? Правый глаз мистера Бетерсби видел людей и предметы на один лад, а левый — на другой. Зажмурит он левый глаз — все вокруг него точно такое, какое было до операции. Жена — красивая, добрая, дочь по красоте не уступает жене, хоть и поглупей малость, сын — настоящий джентельмен, а что касается дома — так это просто великолепный, богато и со вкусом обставленный дворец.

А зажмурит правый глаз и станет глядеть левым — все наоборот. Дом кажется мрачным, страшный какой-то, с толстыми коврами и портьерами, заглушающими всякий звук, поддерживающими в многочисленных комнатах мертвую тишину. Даже глядя в венецианское зеркало на самого себя, мистер Бетерсби видел не почтенного важного директора фирмы, а настоящего крокодила.

Постепенно он раздвоился: у него появилось две души, два ума — соответственно двум разным глазам. Целый день сидел он, запершись у себя в кабинете, и, зажмуривая попеременно то правый, то левый глаз, старался понять, который из них видит истину. Но из этих усилий ничего не вышло. Мистер Бетерсби мучился как проклятый, потерял двадцать три фунта в весе. Тогда он пригласил одного из лучших философов в Америке.

— Скажите мне, — спросил он его, — какой из двух разных моих глаз видит истину?

— Истину? Да она вообще не существует, — отрубил философ. — Она не для нашего жалкого человеческого ума.

— Но глаза мои показывают мне совсем разное, я не могу так жить! — простонал несчастный.

— Спокойней всего быть совсем без глаз, — ответил философ. — Выберите себе какую-нибудь философскую теорию, например, мою, если она вам по нраву, так сказать, и верьте в нее. А коли и этого не можете, так верьте тому, что пишут в газетах.

И философ ушел, а мистер Бетерсби остался в кабинете моргать то одним, то другим глазом.

На другой день он решил позвать пастора.

— Дитя мое, — сказал пастор, — в Евангелии сказано: «Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его. Лучше тебе одного глаза лишиться, чем губить душу свою».

Так разрешил вопрос пастор и ушел. А мистер Бетерсби, у которого не хватало духу расстаться с пересаженным глазом, через два месяца сошел с ума…

Капитан Негро весело рассмеялся анекдоту, который он где-то слышал. Наклонился над ящиком и взял серненка в руки.

— Нам надо окрестить его, а мы не знаем, самец он или самка, — сказал он.

Оказалось, самец. Мы стали спорить, какое дать ему имя, но в конце концов сошлись на том, чтоб назвать его Май — по тому месяцу, когда он родился.

Черный капитан вынул из чемодана перламутровые морские раковинки, сделал из них маленькое ожерелье и повесил его на шею нашему крестнику.

На другой день мы занялись устройством загона для серненка. Огородили часть поляны возле сторожки жердями, переплели между ними тонкие ветви, ивовые прутья, поставили дверцу — и готово.

Через два дня Май ночевал в своем новом жилище, вместе с Миссис Стейк и ее козленком. Май успел порядочно окрепнуть. Мог бегать не хуже козленка, хотя был гораздо меньше его. Коза оказалась злая — не давала ему сосать вымя, и нам пришлось кормить серненка из рук. Мы наполняли бутылку парным молоком и всовывали горлышко Маю в рот. Он жадно пил и ходил за нами по пятам, как собачка.

Капитан Негро от всей души привязался к нашему воспитаннику и чувствовал все большую неприязнь к козе.

— Как только Май подрастет, мы ее зарежем. Вместе с козленком. Видеть не могу этих желтых глаз, — говорил он, указывая пальцем на Миссис Стейк, которая мечтательно пережевывала жвачку, изредка пофыркивая и тряся бородой.

Наше «хозяйство» сильно приумножилось. У нас были теперь лошадь, коза, козленок, серненок; куры с петухом, купленные капитаном на соседних каменноугольных шахтах, были и кролики. Они целый день прыгали по лесу. Капитан возлагал на них большие надежды: все ждал, чтоб они народили крольчат.

— Лисица их съест, — решил капитан Негро. — Разве ты не слышишь, как Гектор лает?

Он запер кроликов в конюшню, к лошади, и решил опять ехать в город, купить еще несколько штук, на этот раз одних самок.

— Нынче ночью опять приходила лисица. Взял бы ружье, покараулил бы. Засядь на веранде, пальни — и конец. Она совсем нас разорит, — сказал он однажды вечером.

Я тоже слышал, что Гектор ночью лает. Он спал в конуре, у двери в сторожку. Лай его объяснялся очень просто: на заре совсем близко появлялись серны, лисицы бродили вокруг по лесу, на горе слышались разные звуки. Гектор ненавидел лисиц лютой ненавистью и лаял на них с величайшим ожесточением, но нынче его лай был редкий, неуверенный. Он скорее тявкал и скулил. Я решил на всякий случал следующую ночь покараулить.

После ужина капитан лег, а я взял ружье и спрятался на веранде. Оттуда была очень хорошо видна внутренность загона, где топотал Май и бегал козленок.

Малыши гонялись друг за дружкой в мягком лунном свете. Лошадь паслась внизу, в сумраке еле видная, время от времени позвякивая путами. Месяц лил свой свет на кудрявые верхушки деревьев, придавая затихшему лесу такой вил будто он вылит из темной бронзы. Там и сям в чаще, куда проникал лунный свет, белые стволы буков блестели, как серебряные.

Прошло два часа. Я смотрел на лес, стараясь различить каждую тень на поляне. И вот Гектор тихонько заскулил. Вдоль опушки скользнул силуэт какого-то животного.

Собака продолжала скулить и натягивать цепь. «Пусти, пусти меня!» — как будто говорила она.

Вскоре что-то затопотало. В загон прыгнуло какое-то крупное животное. Миссис Стейк недовольно зафыркала. В лунном свете блеснуло неизвестное существо.

«Волк», — подумал я и вскинул ружье.

В тот же миг Май пересек пространство загона и сунулся под брюхо неизвестного зверя…