Тахар Бенджеллун - Священная ночь

Выпив чай, он сказал:

— Мне пора идти; дети — народ ужасный. Я пытаюсь приобщить их к Корану, как к прекрасной поэзии, а они то и дело задают вопросы, которые ставят меня в затруднительное положение, ну, например: «Это правда, что всем христианам уготован ад?» или того чище: «Раз ислам лучшая из религий, почему Аллах так долго ждал, прежде чем распространить ее?» Вместо ответа я повторяю вопрос, устремляя взор в потолок: «Почему ислам пришел так поздно?..» Может быть, вам известен ответ?

— Я над этим уже думала. Только, видите ли, я, как и вы, восхищаюсь великолепной поэзией Корана, и меня возмущают те, кто пытается извлечь из него какую-то пользу и тем самым ограничить свободу мысли. Это отъявленные лицемеры. Впрочем, и в Коране говорится о том же…

— Да-да, понимаю… понимаю…

Помолчав немного, он процитировал вторую строфу суры [13] Сура — глава Корана (прим. пер.) «Лицемеры»:

— «Они обратили свои клятвы в щит и отклонились от пути Аллаха. Поистине, скверно то, что они делают!..» [14] Коран. Пер. И. Ю. Краковского. М., 1963 (прим. пер.) Фанатики или лицемеры. Какая разница, они так похожи, и у меня нет ни малейшего желания знаться с ними.

— Я-то хорошо их знаю. Раньше мне приходилось иметь с ними дело. Они взывают к религии, чтобы подавлять и властвовать. Зато теперь я уповаю на свободу мысли, на право верить или не верить. Это дело моей совести. Мне уже доводилось отстаивать свою свободу, защищая ее от призраков ночи.

— Мне нравится ваша улыбка.

При упоминании о ночи на лице моем и в самом деле промелькнула улыбка. Он попросил у меня чистый носовой платок. Сняв темные очки, он тщательно вытер их платком. А перед тем как выйти, остановился на минуту перед зеркалом, поправил джеллабу и причесался.

Прибрав в доме, я заперлась в умывальной комнате. Там не было ни умывальника, ни ванной, просто стояли тазики под кранами холодной воды. Я взглянула на себя в маленькое зеркальце. Отметила, что похудела. Груди мои заострились. Я провела рукой между ног. Мне все еще было больно. Я уже не девственница. Пальцы мои подтвердили то, о чем я догадывалась. Встреча в лесу была слепой и грубой. Однако воспоминание о ней не вызывало у меня никаких чувств или суждений. В моих глазах это было одно из многих событий, которые мне довелось пережить, а я не имела привычки драматизировать их. События не должны оставлять ран на моем теле. Так я решила. И стала учиться искусству забывать. Главное — не тащить за собой двадцать лет обманной жизни, не оглядываться назад, отгонять безжалостными пинками кровожадную свору воспоминаний, что преследуют меня по пятам, соперничая в бесстыдстве и нестерпимой мерзости. Я знала, что какое-то время они будут терзать меня. Чтобы избавиться от них, надо попросту отсутствовать, не откликаться, когда они стучат в дверь моего сна. И я решила всерьез заняться домом и Консулом; стать женщиной, развивать свою чувствительность, вернуть своему телу мягкость, которой оно было лишено.

Комната Консула освещалась двумя окнами. Чистая, аккуратная, уютная, она была обставлена со вкусом. Краски тканей тщательно продуманы; комнату украшал берберский ковер, придававший ей радостную теплоту. Рядом с кроватью — небольшая полка с книгами для слепых. На тумбочке у изголовья — будильник, фотография Консула и его сестры, пепельница, графин с водой и стакан. В глубине комнаты — стол, на котором стояла пишущая машинка, а в ней — наполовину напечатанная страница. Я с трудом удержалась, чтобы не прочитать хотя бы первую строчку. Меня одолело любопытство. Отойдя подальше, я все-таки попробовала разобрать несколько слов. По расположению строк я поняла, что это дневник. На столе в красной папке лежала целая пачка исписанных листков. Я покраснела. Мне стало стыдно. Я рассердилась на себя за то, что открыла этот секрет. Консул вел дневник, возможно, без ведома своей сестры.

В тот вечер произошло первое с момента моего появления в этом доме столкновение. Сидящая явилась с провизией для ужина и прошла прямо на кухню. Войдя туда, она увидела чайник с мятой и два стакана, которые я забыла вымыть. Поставив свою корзинку, она спросила меня, не заходил ли кто-нибудь днем. Я ответила, что никого не было.

— А кто же в таком случае пил чай?

— Консул и я.

— Консул никогда не пьет дома чай днем.

— Как же! Он приходил утром и сам его приготовил. Можешь спросить его об этом…

— Нет. Он работает у себя в комнате. Его нельзя беспокоить. Надеюсь, чай был вкусный?

— Да, не слишком сладкий, я такой как раз люблю…

Консул добавил из своей комнаты:

— Чай был хороший, а время, которое мы провели с нашей гостьей, и того лучше!

Сидящая молчала. Она была не в духе. Я хотела помочь ей. Но она отказалась и попросила меня пойти вымыть ноги Консулу.

— Самое время. Поставь греть воду, приготовь полотенце и благовония.

Мне ни разу не доводилось мыть ноги мужчине. Сидя в кресле, Консул протягивал правую ногу, чтобы я растирала ее, пока левая стояла в горячей воде. Растирала я плохо. Нисколько не раздражаясь, он взял мою руку и тихонько стал массировать ее.

— Не надо тереть или жать. Массаж — это что-то среднее между тем и другим, это ласка, которая проникает через кожу и бродит внутри, вызывая приятную дрожь.

После такого урока я стала на колени и попробовала найти нужный ритм. Ноги у него были небольшие. Должно быть, тридцать девятого размера. Я медленно растирала их. Кажется, он остался доволен. Улыбаясь, он с видимым наслаждением восклицал: «Аллах! Аллах!»

Несмотря на недоразумение в начале вечера, ужин прошел хорошо. Сестра выглядела усталой.

— Почитай ему, — сказала она, вставая.

— Нет, пожалуй, не надо, — возразил Консул. — Я хочу продолжить с нашей гостьей утреннюю беседу.

И он попросил меня выйти с ним на террасу.

— Ночи такие тихие и ласковые, особенно в эту пору, когда лето подходит к концу, но не торопится покидать нас. И потом, мне нравится, что небо усыпано звездами. Через два дня наступит полнолуние. Вы увидите, как это красиво.

На полу лежали ковер и две подушки. Город еще не спал. На соседних террасах можно было увидеть других людей, которые ужинали или играли в карты. Я наблюдала за ними, когда он предложил мне взглянуть на третью террасу справа от нас.

— Они там?

— Кто?

— Мужчина и женщина, молодые, неженатые; они часто встречаются здесь, на террасе, целуются, обнимаются и шепчут друг другу нежные слова. Когда мне бывает слишком уж одиноко, я прихожу сюда, и они составляют мне компанию. Они меня не видят. Правда, и я их тоже.

Но зато я ощущаю их присутствие, они мне очень нравятся. Им выпадает несколько счастливых часов. И я рад быть незаметным свидетелем их счастья. Видите ли, мне случается иногда жить как бы по доверенности. Это не так уж страшно. Только не следует делать этого слишком часто. Впрочем, не стану вас утомлять своими мелкими заботами. О чем же мы говорили с вами сегодня утром?