Тахар Бенджеллун - Священная ночь

Консул встал. Мне хотелось удержать его, оставить подле себя, прильнуть к нему, коснуться губами его затылка, упасть к нему в объятия. Но я не шелохнулась, опасаясь все испортить. Не сказав ни слова, он вышел из комнаты. В те минуты, когда он молча сидел рядом со мной, я ни о чем не думала. Мне не хотелось думать ни о том, что скажет Сидящая, ни о той новой атмосфере, которая отныне воцарится в доме. Время для этого еще не пришло.

Сидящая спала. Консул ушел. Я не знала, чем заняться в то утро. Я металась по комнате и в конце концов решила не выходить.

Какое-то время мы играли комедию в борделе не столько из опасения возбудить подозрения Сидящей, сколько из желания соблюсти молчаливую тайну. Всего за несколько дней роль Сидящей в доме сошла на нет. Она и вида не подавала, но я прекрасно понимала, что она ни за что не позволит полностью устранить себя со сцены. В ту пору у нее было много работы. Кроме хаммама она занималась еще и сватовством.

Однажды вечером, вернувшись довольно поздно, она обратилась ко мне так, словно я просила ее оказать мне какую-то услугу или раздобыть нужные сведения:

— Все в порядке! У меня есть для тебя то, что надо.

— В чем дело?

— Ну-ну, только не притворяйся, не делай вид, что не понимаешь. Речь о том, что не дает тебе покоя и мешает спать по ночам.

— Столько всего мешает спать по ночам…

— Да, но это, это так и свербит, словно червяк какой забрался под кожу, сил нет терпеть, а ухватить его не удается, чтобы раз и навсегда избавиться от чесотки. Зудит, да и только.

Я, разумеется, сразу все поняла, но пыталась раздразнить ее, заставить потерять самообладание. Тем более что Консул даже не подозревал, до какого неприличия дошла его сестра, став свахой. Поэтому я продолжала настаивать.

— Ладно, раз ты решила посмеяться надо мной, скажу напрямик. Я нашла тебе мужчину, он вдовец, но еще сгодится. У него все на месте, есть чем похвастаться. Он искал сироту, одинокую женщину, у которой в целом свете никого… Одним словом, кого-то вроде тебя. Что ты на это скажешь?

Консул невозмутимо слушал наш разговор.

— Я вовсе не собираюсь замуж. И ни о чем тебя не просила.

— Верно, не просила. Но в этом доме я решаю, кому следует выходить замуж, а кому оставаться холостым.

Повысив голос, она заговорила властно и раздраженно; лицо брата нахмурилось. Тогда она набросилась на меня, потащила в кухню и, уходя оттуда, заперла дверь на ключ. Она была попросту невменяема и старалась настроить Консула против меня. Тут я и впрямь испугалась, ведь ей было кое-что известно о моем прошлом. Кто-то, видно, говорил с ней. Понизив голос, она обратилась к брату. Приложив ухо к двери, я сумела разобрать ее слова:

— Это самозванка, отъявленная лгунья, опасное существо. Она обманула нас. У меня есть доказательства. Она хитрее, чем ты думаешь. У этой женщины за плечами целая жизнь, она всех провела. Говорят, она убила своих родителей. Мать ее умерла сумасшедшей, а отец даже заболеть не успел, сразу умер. Мы приютили в своем доме убийцу, воровку. Известно ли тебе, что она убежала, прихватив все фамильное состояние? Словом, поверь мне, брат мой, жизнь моя, свет моих очей…

— Хватит! Не верю я тебе. Ты совсем обезумела от ревности. Ты придумала эту историю, чтобы снова ввергнуть меня в одиночество, превратить в раба. Не выйдет!

Оттолкнув ее, Консул собрался запереться у себя в комнате, но она завопила что было мочи:

— Это не женщина, это мужчина! У меня есть доказательства, фотографии, документы. Она надула нас…

Консул разразился неудержимым нервным смехом. Сидящая продолжала кричать, затем до меня донесся ее умоляющий голос:

— Нет, брат, только не это, заклинаю тебя, ты меня пугаешь, никаких бритв, ты порежешься, прошу тебя…

Нет, это неправда… Я все выдумала. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю и как я несчастна. Забудь все, что я сказала.

— В таком случае открой дверь кухни…

— Сейчас, сейчас.

Глазам моим предстал разъяренный, обезумевший Консул с бритвой у горла, вид у него был ужасный. Я взяла его за руку и отвела в комнату. Он дрожал, пот лил с него градом. Я отняла у него бритву и села с ним рядом.

— Глаза у меня сухие, — сказал он, — но в душе я обливаюсь слезами. А плачу я потому, что сестра моя совсем сошла с ума. И еще я плачу потому, что боюсь потерять вас. Я не вынесу разлуки с вами. Имени вашего я не знаю. С первого дня я стал называть вас Гостьей. Конечно, я мог бы придумать вам имя, но что значат имя и вообще узы?! Ваше присутствие принесло в этот сумасшедший дом чуть больше жизни, чувств, тепла и света.

Сидящая опять ушла. Воспользовавшись моментом, я все рассказала Консулу и во всем призналась. Я поведала ему свою историю от самого рождения до бегства из дома, блужданий, насилия и встречи с Сидящей. Я говорила о своем раскаянии, о своей печали и надежде, которую обрела благодаря его деликатной и нежной дружбе. И еще я сказала, что ничуть не сомневаюсь в том, что в один прекрасный день меня непременно отыщут и покарают. И все-таки я жду этого дня совершенно спокойно, хотя тоже не вынесу разлуки с ним.

Моя история вызвала у него улыбку. Он счел ее сказкой, которую я сочинила, чтобы скоротать первые двадцать лет жизни, историей, выдуманной ребенком, который страшно скучал и потому решил поиграть в эту игру, то вполне серьезную, то забавную.

— Смех — это очень важно, он пробивает стену страха, нетерпимости, фанатизма, — сказал в заключение Консул, хотя оба мы все еще находились под впечатлением вспышки Сидящей.

Он обладал поразительной способностью отключаться, когда случалось что-то тягостное, неприятное.

— Мне вовсе не обязательно закрывать глаза, — рассказывал он. — Сам я остаюсь здесь, на месте, а разум мой уже парит — в комнате или на террасе. Когда все из рук вон плохо, я предпочитаю смеяться, потому что, в общем-то, не бывает ничего по-настоящему светлого, но зато и беспросветно мрачного тоже ничего нет. Я бы даже сказал так: все довольно сложно, и потому истина — это скорее тень дерева, нежели само дерево. Если то, о чем вы рассказали, произошло в действительности, вы, должно быть, от души повеселились. Зато о ваших родителях и близких этого никак не скажешь. Вам повезло, у вас была возможность вести тонкую игру сразу на двух досках. Я вам как-то уже говорил, что слепота — это вовсе не изъян. В какой-то мере слепота, конечно, изъян, но для того, кто умеет использовать ее в игре, она перестает быть недостатком. Причем играть — это вовсе не означает обманывать, напротив, игра помогает выявить достоинства темного, непонятного. То же самое и с умом, уж не помню, кто определил его как непонимание мира. Созвучие этому мы найдем у наших поэтов-мистиков, которые внешний вид почитали маской, извращением истины. Вы лучше других знаете, ибо прочувствовали на собственном опыте, что ясность на деле является обманом. Что ясного, определенного может быть, например, в отношениях между двумя существами? Мне думается, в вашей жизни был какой-то момент невнимания, он затянулся, потом вы вошли во вкус, стали получать от этого удовольствие, начали играть, чтобы замести следы, обмануть чужие взгляды.