Роман Кофман - Повести

Должен предупредить: если кто-нибудь посчитает Кнута простачком, то фатально ошибется. Среди прочих занятий, Кнут побывал спичрайтером председателя бундестага, а в другое, довольно длительное время определял культурную политику одного из крупных общегерманских телеканалов, так что ваша энциклопедическая осведомленность может при общении с ним обнаружить множество изъянов. Кроме того, не вздумайте при нем кичиться своим благородным происхождением, потому что он огорошит вас, как сделал однажды со мной, когда между прочим, невзначай, на полуулыбке своим глуховатым голосом сообщил, что по отцовской линии восходит к шведской королевской династии. Но вы еще более удивитесь, если узнаете, что по другой генеалогической ветви наш Кнут является родственником... Владимира Ильича Ленина! Правда, слава богу, не кровным. Просто сестра его прапрадедушки вышла замуж за прадедушку Марии Ильиничны — одного из тех Бланков, чей внук переселился в российскую империю. На ее, империи, беду и погибель.

Конечно, вины Кнута в том, что его дальняя родственница Мария родила, в отличие от своей библейской тезки, не спасителя, а террориста, никакой нет, и родство это почему-то вызывает немотивированный хохот, но немецкие корни русской революции, о которых злонамеренно твердят злопыхатели, находят в личности нашего Кнута еще один, хотя и косвенный, аргумент.

Но я придерживаю до времени еще кое-что, о чем Кнут и не догадывается. Если он и вправду родственник шведских королей, (а не верить Кнуту — это то же, что не верить самим королям), то я найду подходящий момент и сообщу ему вот что. У всем известного шведского короля Карла XII (Полтавский бой, «богат и славен Кочубей», ранение в ногу, Мазепа и пр.) был некий внучатый племянник герцог Карл-Фридрих. Вы спросите: ну и что? А то, что этот самый Карл-Фридрих был папашей русского императора Петра III и дедушкой Павла I, а также, как вы уже поняли, пра-пра-пра-прадедушкой последнего русского царя, погубленного по приказу своего дальнего родственника.

Кому, скажите, кроме Кнута, удалось бы стать одновременно родственником В. И. Ленина и Николая Второго?

Благословенный край! Грозы прекращаются, будто по команде неведомого церемониймейстера — мгновенно и радостно, и тут же яростное солнце ощупывает цепкими прохладными щупальцами землю — от горизонта до горизонта; и благодарная земля, вздохнув, тянется ему навстречу. Грозы будто и не было, лишь Рейн необычно шумлив и тороплив, словно спешит сбросить лишние воды в далекое, невидимое с самого высокого холма, море.

Иду вдоль липовой аллеи. На душе беззаботно: в сегодняшнем концерте я — слушатель. Излучая скромность, усядусь где-нибудь на балконе; в публике, однако, это не останется незамеченным. Дамы в партере будут подталкивать своих мужей, кивая на балкон. Я буду слушать концерт расслабленно и благосклонно, так же благосклонно поприветствую дирижера, он будет хвалить мой оркестр, и вечер будет долгим и замечательным.

— Добрый вечер, господин генеральмузикдиректор! — обогнав меня, притормозила велосипед красивая, ослепительно седая и если не молодая, то вовсе еще не пожилая женщина. Она — глава социал-демократической фракции в городском совете. — Вы, конечно, тоже в концерт? Прекрасно! Вы знаете, я сегодня очень волнуюсь...

— Вы волнуетесь? Но почему?

— Ну как же, ведь первой валторнист заболел, и его заменит господин Гревельс всего лишь с одной репетиции! Ужасно, ужасно... — вздохнула социал-демократическая функционерша, она же — замечательная красавица, и покатила дальше на велосипеде в своем черном вечернем платье.

Благословенный край! Край, где политик: а) вечерами отправляется в симфонический концерт; б) едет при этом на велосипеде; в) знает, что существует такой музыкальный инструмент валторна; г) осведомлен о том, что валторнист перед концертом заболел и — самое главное — д) его это волнует!

Трижды благословенный край!

— Левее, левее, доктор Прицль! Чуть ниже... Вот здесь, в районе правой лопатки... Ах, хорошо! И больно, и хорошо! У вас, помимо всего, талант массажиста, хотя, честно сказать, я бы предпочел для этой процедуры молоденькую стажистку. Не обижайтесь...

— Вы сказали, герр комендант, «и больно, и хорошо». Меня всегда интересовала взаимосвязь боли и наслаждения, я даже хотел сделать ее темой диссертации, но мой тогдашний руководитель профессор Фаульхабер зарубил эту идею, назвав тему опасной и далеко идущей. Ах, с каким удовольствием я ему отомстил, когда через год был введен — единственный из аспирантов — в комиссию по чистке университета от расового мусора! Его в список не включили, но я-то знал, что его сестра замужем за евреем... Вот такие больно? А так? Ну, прекрасно...

— Знаете, доктор Прицль, а взаимосвязь между болью и наслаждением действительно существует. Когда кто-то испытывает боль, я испытываю наслаждение!.. Погодите, дайте отсмеяться, не массируйте!

— Ах, какое было время! Как стремительно мы взлетели! Вы не поверите, герр комендант, но я побыл ассистентом всего четыре месяца; но только надел на рукав свастику, все встало на свои места!

— Да, мой доктор, есть что вспомнить... Немецкий дух преодолел вековую лень! Все сума посходили от фюрера!

— Было много забавного, герр комендант... Перевернитесь на спину... У нас в городе существовал союз слепых. Так вот, на общем собрании было решено исключить из союза всех евреев. Вы представляете эту картину: ворочая бельмами, одни слепцы исключают других — уморительная сцена!... Герр комендант, а давно ли у вас эта боль? Где вы растянули мышцу?

— Переусердствовал. Люблю иногда поработать плетью... Слушайте, Прицль, как эти дирижеры выдерживают? Машут рукой день за днем, год за годом — и рука не отваливается! Вы посмотрите на нашего старикашку: еле стоит, не сегодня — завтра сам, без газа, отправится к своему пархатому богу, а что руками выделывает?! И никакого массажа не просит! А то, доктор Прицль, может, вы его обслужите?.. Ой, погодите, вы и посмеяться не даете!..

— Ах, герр комендант, у вас удивительное чувство юмора... Ну вот и все. Поберегите правую руку, она нужна фюреру. Я могу идти?

— Останьтесь. Рюмочка коньяку?

— Именно рюмочка, не больше. Я, знаете ли, во всем ценю умеренность. Здоровье фюрера!.. Вот мой коллега из Аушвица доктор Менгеле — он меры не знает. Ставит какие-то опыты, что-то вырезает, пересаживает, впрыскивает, вытягивает — черт знает что. И все на живом материале! Это уж слишком. Должно же быть какое-то сострадание, брезгливость, в конце концов!.. Нет, копаться н органах — это не мое. Меня больше привлекает психология, если хотите — философия смерти. Ужасно нравится паша идея: поставить оркестр у входа в газовую камеру, пусть играют для входящих. Мы-то привыкли к тому, что музыка звучит после смерти, а пускай звучит перед исчезновением — это должен быть очень волнующий, возвышенный момент! Но я бы пошел дальше. Мне было бы интересно наблюдать, как музыканты будут играть перед тем, как самим войти в камеру — что изменится в их игре, какие краски появятся, какие исчезнут? Это стало бы, я уверен, самым глубоким моим исследованием в области человеческой психики!.. Здоровье фюрера!