Эрвин Штриттматтер - Погонщик волов

— Он что, был такой длинный?

— Вовсе нет. Да он и не достал до самой земли, он достал только до пола.

— А-а, вот оно что…

— «Тут принцесса засмеялась, и всякий раз, как она открывала рот, алый, будто райское яблочко, оттуда выпрыгивал золотой слиток. И со звоном падал на старый жернов. А у мельникова сына, что глядел на все это, глаза стали большие, как дятловы дыры в сосновой коре. И он спросил, чего угодно принцессе. А принцесса тут прощебетала: „Спустись вниз и поиграй со мной“. И помахала золотым хлыстиком. Сын мельника испугался. И так побледнел, что мучная пыль у него на лице показалась черной, словно печная сажа. Потом он сразу смутился и покраснел. И щеки у него сквозь мучную пыль запылали багрянцем, словно летний закат. Но тут у принцессы лопнуло терпение. Она соскочила на землю и взбежала по шаткой лесенке наверх. „Раз ты не захотел спуститься ко мне, я поднялась к тебе сама“. И раззолоченным сапожком досадливо пнула мешок с мукой. А сын мельника так и прирос к месту, словно пень. „Покажи мне мельницу“, — потребовала принцесса и схватила его за руку. Он вырвал свою руку, хорошенько вытер ее о штаны и смущенно протянул принцессе…»

— Лопе! Ло-о-опе!

— Мать зовет. Мне надо идти, господин конторщик.

— Ну что ж, дитя, ступай. И спасибо тебе за труды.

Уже в дверях Лопе еще раз оглядывается.

— А золото из-под мельницы он потом собрал или нет?

— Может, и не собрал. Впрочем, это мы еще узнаем.

Когда Лопе подходит в кухне к окну, он может заглянуть к Блемскам. И обменяться знаками с Фрицем Блемской. Фриц на два, а Марта Блемска на год старше Лопе. Как-то раз Лопе принял решение делать все очень быстро, в том числе и домашние уроки. Он хотел догнать Фрица, чтобы им вместе конфирмоваться. Но как Лопе ни тужился, Фриц по-прежнему оставался на два года старше.

Дом Блемсков до самой крыши сложен из больших камней. Если Лопе у кухонного окна слишком долго ждет знаков от Фрица, камни под его взглядом оживают. Один, самый зазубренный, зовется у него «чертовой головой». Когда Лопе долго на него таращится, «чертова голова» начинает шевелить ушами.

Дядя Блемска разъезжает на паре самых маленьких лошадок во всем имении. «Куклятки мои», — так он их называет. И лошади у него блестят, словно пасхальные яички, натертые свиными шкварками. В имении до сих пор ходят слухи, будто Блемска один раз повздорил с его милостью. Они вдвоем были в поле, и у них с глазу на глаз завязалась перепалка, а Венскат, лейб-кучер Венскат, ждал с каретой возле заказника. И все как есть слышал.

— Вы глупы, как настоящий лошадиный шофер, — вроде бы сказал милостивый господин не так деликатно и спокойно, как всегда.

А Блемска на это отвечал:

— Чтобы научить уму-разуму вашу половину, у меня ума хватило бы.

— Вы имеете в виду милостивую госпожу? — поспешно спросил милостивый господин.

— Милостивая она или не милостивая — это дело десятое. Но я имею в виду именно ее.

Венскат якобы слышал также, как немного погодя его милость сказал:

— Ну, уж как вы там хотите, Блемска, но вам было бы совсем неплохо стать у меня лейб-кучером.

— Этого мне только не хватало. Чтобы бедный Венскат помер с горя? Да и язык у меня не приспособлен задницы лизать.

Тут Блемска снова повысил голос. Но его милость очень рассердился и пешком ушел в замок. А Венскат ехал следом с пустой каретой.

С тех самых пор лейб-кучер Венскат не знает толком, какое у него положение. Он же пустил слух, что с того самого дня Блемска получает на полторы марки больше. То ли он правду говорит, то ли врет. С уверенностью можно сказать, — Венскат предпочел бы, чтобы Блемска убрался из имения, и чем скорей, тем лучше.

Лопе не боится Блемски, как боятся его другие мальчишки в имении.

— Эх ты, бедолага, — говорит Блемска порой.

А когда Лопе заходит к ним, Блемска поднимает его к низкому потолку и спрашивает:

— Ну, как дела-делишки, подзаборник ты эдакий?

Подзаборником он его, верно, прозвал потому, что Лопе любит резать прутья для веников под забором. У дяди Блемски тоже есть несколько книжек. Но только в них нет сказок, как у господина конторщика. По воскресным утрам Блемска любит почитать свои книжки.

— Ей-же-ей, больше толку, чем шляться в церковь.

А у тетки Блемски в верхней губе трещина. И губа похожа на расколотое полено. Тетя Блемска почти всегда грустная и, когда разговаривает, шипит через треснувшую губу. Ее сухое тело держится на тощих ногах. Порой, когда отец бывает у парикмахера, дядя Блемска наведывается к Кляйнерманам. Он сидит тогда на кухне и разговаривает с матерью про тяжелые времена.

— Ты, Матильда, небось и думать не думала, что останешься ни при чем? — спрашивает иногда дядя Блемска. Бывает, отец вернется от парикмахера во хмелю, а дядя Блемска все еще сидит у них на кухне. Тогда Лопе может не опасаться разговоров о бойне. Тогда отец прямиком топает в спальню, разговаривает там с самим собой либо поет.

— Это потому, что он побаивается Блемски, — объясняет мать.

В самой сердцевине парка, неподалеку от розария, между кустами сирени и снежноягодника стоит скамья. Редко кто из господ забирается в такую даль. Поэтому скамья безраздельно принадлежит Лопе. Под скамейкой, в сочном перегное, у Лопе разместился коровник. Отбитые ручки от фаянсовых кувшинов и фарфоровых чашек — это его коровы. Есть у него белые коровы в синюю крапинку, а есть и с позолоченной спинкой. Золотоспинные очень плохо доятся. Это господские коровы. Они поставляют молоко для замковой кухни.

— Стой, милая, стой, — говорит Лопе ласково и пытается изобразить шипение струек в подойнике: шурх, шурх.

Элизабет, младшая сестренка, сидит на скамье. Она держит в руке ветку снежноягодника и приговаривает:

— Да-да-да-аюх! Да-да-пиох! — Потом она шумно затягивает сопли в нос.

Когда Лопе порой отрывается от игры, он видит ее страдания и говорит ласково — как разговаривает со своими коровами:

— Иди сюда, сопливка, иди, мой поросеночек!

И вытирает ей нос грязным носовым платком. Потом он снова наклоняется под скамейку, к своим коровам.

— В чем дело? У буренки течет только из трех сосков.

Обрывки голосов разлетаются по кустам:

— Чайные розы… высокоствольные… обильное цветение…

Из мрака под скамейкой Лопе, как барсук, выглядывает на свет божий. Он узнал голос милостивой фрейлейн. Она шествует между розовыми кустами в сопровождении садовника Гункеля. Гункель держит в правой руке карандаш и время от времени делает какие-то записи в маленькой книжице. С правой руки он снял белую перчатку. Лопе чинно усаживается на скамью. Он следит за движениями милостивой фрейлейн и за гримасами Гункеля. Сидеть здесь ему не положено, будь он один, он бы давно уже юркнул в кусты. Но с ним Элизабет. Ее не бросишь.