Денис Кудерин - Рассказы

Будивший был, однако, настойчив. Хвостик соскользнул в небытие и сгинул там безвозвратно.

– Вставай, Ванья, вставай!

Политрук разомкнул, наконец, веки. Это действие потребовало от него невероятных физических сил.

– Какого рожна! – прохрипел он, не сумев закричать.

– Ванья, хватит спать, нам надо что-то дьелать!

Корольков тряхнул башкой. Он лежал на белом полу в просторном помещении без углов: со скругленными стенами и сводчатым потолком. Лейтенанту показалось, что он находится внутри огромного яйца. Перед ним сидел на корточках немецкий офицер с повязкой на голове, заходящей на левый глаз. На месте глаза проступала засохшая кровавая корка. Сначала Корольков подумал, что взят в плен, но внимательно вглядевшись в страдающее и какое-то слишком человеческое лицо фрица, понял, что его предположение было ошибочным. Скорее, они оба находились в плену. «У какой-то третьей силы», – отчетливо подумал Корольков и почему-то похолодел от ужаса. Пол мелко вибрировал, потолок излучал достаточно яркий, но не раздражающий свет. Политрук машинальным жестом провел рукой по поясу: портупея, и соответственно, оружие отсутствовали.

– Где мы, фриц? – спросил Корольков.

– Их хайсе Фридрих.

– Один хрен, фашистская сволочь!

– Найн, найн, я софсем не тот, кто фы думать, – мягко возразил офицер. – Я не убивать русских людей. Я работать в отделе пропаганды. Листовки, воззвания, идеологическая обработка. Тыловая крыса, как у вас говорят. Штабной. Всего лишь младший унтер-офицер.

– Все равно паскуда, оккупант, захватчик! Прихвостень Геббельса! Ты, может, листовками своими принес больше вреда, чем иной пулеметчик. Ты на мозги людям капаешь, изнутри подкопаться хочешь! Ан не выйдет ничего у тебя, не поверим мы в твои сказки! Наше дело правое – мы победим! Русский солдат растопчет сапогом фашистские танки! Мы Гитлеру голову отрежем и на кремлевскую звезду насадим!

Корольков, можно сказать, впервые в жизни говорил с живым фашистом. Он никак не ожидал от себя, что разразится такой гневной отповедью. Откуда-то из глубин выполз наружу народный праведный гнев, вскипела, как волна, ярость благородная. Коллективное бессознательное называется, вспомнил начитанный политрук нужный термин.

– Я простой человек из интеллигентной семья! – замотал головой офицер, отрицая обвинения. – Я всегда был за мирное урегулирование! Моя работа иметь чисто номинальный характер. Я не член партии! Я даже сочувствовать юден!

– Врешь, сука! – распалившийся Корольков замахнулся было в злобе кулаком.

– Сейчас не время пере…ругиваться, Иван! – с трудом выговорил фашист, жалко прикрылся ладошками и чуть ли не заплакал. – Мы в критическом положении!

– Ладно тебе ныть, что ты как баба, в самом деле, – уже более мирным тоном проговорил лейтенант. – Коля меня зовут, Николай Васильевич. Понял, Фридрих?

– Понял, понял. Николай Фасилевич. Как Гоголя, – закивал забинтованной головой офицер, и вдруг, наклонившись к Королькову, стал шептать что-то неразборчиво ему на ухо, плюясь слюной. Политрук отклонился.

– Подожди, немчура! Давай по порядку. Как ты сюда попал? Что ты знаешь? Вслух. Пущай подслушивают, если кому интересно.

Фридрих испуганно огляделся и негромко заговорил:

– Я сидел в кабинете, работал с очень важный документ. Потом захотел, пардон, в туалет. Я встал, и тут услышал звук падающего самолета или огромной бомбы. Был взрыв. Я потерял сознание. Потом оказался здесь.

– Что это за место? Где оно находится?

– Насчет «где» – ответ невозможен. Это есть что-то вроде большой летающий аппарат. Сначала он летел горизонтально. Один раз мы опускались вниз. После этого здесь появился ты, Коля.

– Постой-постой, как это появился. Вошел? Внесли? Я не вижу ни дверей, ни окон.

– Нет. Просто появился. Из ниоткуда.

– Ладно, пропустим. Что дальше?

– Так вот, опускались вниз мы всего лишь раз. Я почувствовал. С тех пор мы летим все время вверх. Я летал на самолет, поэтому знаю ощущения организма. Несколько часов, пока ты спал, мы поднимаемся. С большой скоростью.

– Это невозможно. Мы должны быть уже в стратосфере.

– Я знаю. Тоже ученый. И тем не менее…

Корольков встал и, разминая тело, стал ходить по комнате. Ощупал стены: ни единого стыка, ни дать ни взять, яичная скорлупа изнутри.

– Ты, конечно, Фридрих Карлович, не видел тех, кто тебя сюда волок, кто голову тебе перевязывал – да так аккуратно?

– Нет. Я был без сознания. Что ты думаешь обо всем этом, Коля?

– Это не может быть американский военный самолет?

– Не думаю. Ни один самолет в этом мире не летает так высоко.

– Хочешь, сказать, что этот аппарат не из нашего мира?

– Очень возможно, Коля.

– Ладно. Сядем и поразмыслим.

Пленники сели. Поразительно, подумал лейтенант, как беда сблизила бывших идеологических, да и физических противников. Вот мы уже друг дружку по именам кличем. Скоро будем говорить: друг, оставь покурить.

Никаких версий у Королькова не было. Как-то не думалось ему. Свет и едва ощутимая вибрация убаюкивали сознание. В самом воздухе комнаты было разлито что-то такое, что, казалось, подавляло волю. Корольков ощущал нездоровую покорность судьбе и безразличие. «Так не пойдет», – решил политрук. И достал из кармана гимнастерки небольшой спичечный коробок с махоркой от рядового Ганиева – смесь стимулирующих восточных трав. В полку подобные вещества употреблять запрещалось, это был изъятый на проверке коробок.

– Эй, идеолог! – позвал он пригорюнившегося немца.

– Ай?

– Надо говорить: слухаю, товарищ лейтенант. Давай-ка травки азиатской покурим. Ганжа называется. Бодрит и улучшает мозговую деятельность.

– О, я, я! У меня тоже есть стимулятор. Вот, – немец достал пузырек с темной жидкостью, – это настойка опиума. Мне один знакомый медик поставляет. Он в команде доктора Менгеле работает.

Они выпили по доброму глотку и закурили ароматные самокрутки. Тотчас лейтенант Корольков ощутил сильнейшее воодушевление. Ему захотелось говорить.

– Слышь, Фридрих, а у тебя какая профессия была в мирное время?

Тот с готовностью – видимо, тоже нахлобучило его двойным эффектом – почти без акцента стал рассказывать:

– Я был скромный молодой преподаватель литературы в школе. Окончил философский факультет Берлинского Университета имени Гумбольдта. Мой преподаватель был известный профессор Бломберг. Он сделал в свое время много важных открытий. Особого внимания заслуживает, в частности, его работа о фальсификациях в мировой литературе. «Фантомные авторы», как он это называл. Оказывается, многих известных писателей и поэтов фактически, так сказать, не существовало в природе. Например, вашего Александра Пушкина.