Сью Таунсенд - Королева Камилла

– А Камилла?

– Камилла ничего, но пролы ведь скорее согласятся посадить на трон Джордан с ее выглядывающими из штанов трусами, чем Камиллу с ее королевскими регалиями.

– Со временем чернь полюбит ее, – возразил Сынок.

– Может, и ты со временем полюбишь своих выродков, – съехидничала Корделия.

– Да, зря рассказал тебе, что меня мутит от детей. Я их люблю, но на расстоянии. Просто не выношу их физического присутствия. – Он протянул к жене руки: – Ну признайся, что и тебя достает их бесконечная и бессмысленная болтовня.

Корделия ответила без выражения:

– Хьюго три года, а Доре пять, они же не могут рассуждать о кейнсианской экономике, правда?

Сверху из детской донесся топот маленьких ножек и сердитый стук.

– Их нужно пристроить в какую‑нибудь школу, – сказала Корделия. – В Суррее я знаю одну, где берут на пансион за три с половиной. Для них же будет лучше. Сынок. Мы кошмарные родители.

– После выборов, зайка, – сказал Сынок. – Я же примерный семьянин, гетеросексуальный и плодовитый.

– Но главное, – дополнила Корделия, – у тебя такие чудные волосы.

– Мог бы стать моделью для «Хэд энд шолдерс», мать его, но что мне толку с того, если я не смогу заставить весь огромный электорат полюбить Камиллу.

Мобильник Сынка заиграл «Землю надежды и славы».

– Мистер Инглиш, я на улице, на двойной сплошной, – сказал голос в трубке.

– Иду, – ответил Сынок. И поцеловал Корделию в макушку: – Надо ехать, проклятый дантист дерет шестьдесят колов штрафа за каждую минуту опоздания на прием.

Письма от Грэма Крекнелла и Лоренса Крилла пришли на контрольный пункт зоны Цветов с той же почтой, что и письмо Николаса Сомса; они слегка повеселили констебля Вирджинию Бирч, моложавую женщину, которая в свободное время тусовалась на сборищах фанов «Звездного пути» [30]в костюме адмирала Кэтрин Джейнуэй. Вирджиния положила письма Крекнелла и Крилла в проволочный лоток с ярлыком «Послания от психов» и распечатала письмо Сомса. Там было написано:

Мой драгоценный Чарльз,

Как поживаете, сэр? У меня все превосходно. Недавно я обедал в клубе с премьер – министром, какой же он болван. У меня кровь в жилах закипает, как подумаю, что он представляет нашу великую страну. Этот парень держит вилку так, будто ворошит сено, чем, несомненно, и занимались его предки.

Я выдумал причину для встречи, сказав его секретарю, что хочу, как вице – председатель Сассекского общества скотоводов, поговорить на тему ящура. Но настоящей моей целью было обсудить с ним возможность позволить тебе и твоей семье покончить с этой ерундой и из нынешнего плачевного местопребывания переехать, например, в Виндзор, который еще не успели превратить в народный дворец..

Кстати, одна из девиц Рутермер побывала вчера на выставке истории рабочего класса в Букингемском дворце. Она говорит, что все добротное и прекрасное оттуда исчезло и заменено мрачными картинами труда – женщины в шахтах, мальчики в печных трубах и т. д. Она рассказала, как ужасно огорчительно видеть Тронный зал, переделанный в ланкаширскую бумагопрядильню с босыми детишками в обносках, задремавшими под станками.

Насчет Виндзорского замка идет большая война. «Хилтон» отказался от намерения превратить его в загородный отель с полем для гольфа, когда там узнали, что замок находится прямо под воздушным коридором на Хитроу. Теперь на него претендует министерство здравоохранения, желая поместить туда устрашающее число помешанных обоего пола, которые пока бродят по улицам, изрядно осложняя жизнь нормальным людям. (Зоны изоляции, очевидно, заполнены до краев.) Еще одно возможное использование Виндзора – штаб – квартира церкви сайентологов.

В общем, за мясным блюдом (пирог из жаворонков и голубей) я предложил сохранить Виндзор в качестве живого исторического экспоната, сказав, что там могла бы жить королевская семья, а три дня в неделю публика приходила бы на нее поглазеть.

Баркер сказал: «Толстушка, ваши намерения втащить обратно в общественную жизнь страны королевскую семью очевидны до умиления».

Я думаю, Чарльз, ты гордился бы тем, как я на это отреагировал. Я встал и сказал: «Во – первых, сэр, Толстушкой меня зовут только друзья. Во – вторых, сэр, я не знаю, что кажется мне более достойным сожаления – ваше поведение за столом или ваша политика».

Его охрана выволокла меня из‑за стола, и я не успел доесть первоклассный пудинг с изюмом.

Больше мне особенно нечего сообщить. На дорогах дикие пробки, четыре с половиной часа от Глостершира до города. Кошмар.

Моя экономка говорит, что не может найти англичанина на замену моему бывшему дворецкому Бейнсу. Новый человек приступает на следующей неделе китаец по имени Кейт Ву. Ты знаешь, Чарльз, я не расист, и я ни в чем не ущемлю этого парня Ву, но я не могу избавиться от мысли, что в ущелье Плохого человека [31]не наш день, если мы уже не можем даже производить собственных дворецких, а вынуждены импортировать их из Китая.

Кстати, мой дорогой друг, было бы чудесно получить от тебя весточку. Иногда я начинаю сомневаться, доходят ли вообще до тебя мои письма?

Твой навеки

Ник.

P. S. Не думаю, что ты получаешь «Дейли телеграф», так что вкладываю вырезку из свежего понедельничного номера.

Констебль Бирч развернула вырезку и увидела фотографию принцессы Кентской, запечатленной в театральной позе на фоне испещренной надписями стены дома Маддо Кларка. На заднем плане виднелась разбитая машина без колес, поставленная на столбики из кирпичей, а вокруг нее – четверо из семи сыновей Маддо, скорчившие в камеру жуткие рожи. Вирджиния прочла:

Бывшая принцесса Кентская (61), жена принца Майкла Кентского (64), живущего, предположительно, в Дубае, вчера выразила протест по поводу ее «жестокого и бесчеловечного заточения» – это слова принцессы – в зоне изоляции поселок Цветов.

В своем первом за 13 лет интервью она рассказала нашему корреспонденту Тому Каттлфишу (негласно посетившему зону под видом инженера «Бритиш телеком») о пропавших тринадцати годах жизни на государственном обеспечении и в окружении враждебных соседей.

«Магазины ужасны, – сказала она. – Нельзя купить ни спаржи, ни, к примеру, помады «Хелена Рубинштейн» – того, что другие считают само собой разумеющимся».

Принцесса выглядит изможденной и старше своих лет, в ходе разговора она расплакалась: «Я убедительно прошу страну голосовать за новых консерваторов и вызволить меня из этого кромешного ада».

На полях заметки Соме написал с нажимом: «Боже! Сколько соплей!»

Констебль Бирч разорвала письмо Сомса пополам и сунула в шредер. Потом выудила письма из проволочного лотка и подала Питеру Пенни со словами: