Сью Таунсенд - Королева Камилла

Джек устал. Он жил в непрерывном состоянии дежа – вю. Казалось, все, что он говорит, он уже говорил раньше; все, что он делает, он уже когда‑то сделал. Большая часть доверенных товарищей, тех, что избрались вместе с ним тринадцать лет назад, вознесенные пьянящей волной идеализма и законности, умерли или ушли из политики. Жена Пат, с которой они прожили 24 года, детская любовь и политическая соратница, однажды вечером взбунтовалась и обвинила Джека в братании с дьяволом за то, что он весело провел время, отобедав с сэром Николасом Сомсом [7]в клубе для джентльменов в Сент – Джеймс. Пат кричала:

– Господи, Джек, ты же лидер Республиканской партии! У тебя даже сраного кота зовут Том Пейн! [8]

Вскоре после второй победы на выборах Республиканская партия сменила название. Команда экспертов по ребрендингу за плату приблизительно в три миллиона фунтов несколько месяцев совещалась, стоит ли партии называться по – новому. Команда породила доклад на 402 страницах, который вряд ли кто– то прочел целиком, не перепрыгнув сразу на выводы, где говорилось, что новое имя желательно, поскольку британских республиканцев вечно путают с американскими. Это стало всем очевидно, когда Джонатан Росс [9]в своем пятничном ток – шоу обратился к премьер – министру со словами «мистер президент». Тогда наняли новую команду нечеловечески мозговитых консультантов придумать для партии новое название и логотип. Эта команда заперлась в деревенском пансионате, где пять суток кряду шел мозговой штурм, породивший «Кромвелианскую партию».

Теперь Джек был женат на Каролине, изящной даме, дочери баронета, но новую жену политика «утомляла», а в последнее время она завела обычай критиковать Джекову манеру держать вилку. Джек немного побаивался жены: ее аристократичный выговор наводил оторопь, а постельные беседы были до жути интеллектуальны. Накануне вечером она отшвырнула вольтеровский Dictionnaire Philosophique в дальний угол спальни, воскликнув: «Мелкотня!»

Джек оторвался от отчета о прослушивании телефонов (161 член парламента имеет на данный момент внебрачные связи) и спросил:

– Кто мелкотня? Я?

– Да нет, мля, Вольтер! – крикнула Каролина. – Просвещение, мать его!

Джек посозерцал ее милый профиль и сердито вздымающуюся грудь, и в нем затрепетало было желание, но в последний раз, когда они после секса отлепились друг от друга, Каролина заметила:

– Джек, ты делаешь это, как лабораторная крыса: тело твое здесь, но ум где‑то там!

Если у Каролины и имелась слабость, так сводилась она к неспособности пройти мимо магазина с сумочками. Вот сейчас она записана в лист ожидания на итальянскую черную сумочку ценой в две тысячи фунтов. Когда Джек стал ворчать, что у нее уже есть одиннадцать черных сумочек, Кэз раскричалась:

– Мне нельзя появляться с сумкой прошлого сезона. Я жена премьер – министра!

Мать Джека ходила с одной темно – синей сумочкой сорок лет. Когда ручки обтрепались, она отнесла сумку сапожнику, который заменил их, взяв за работу один фунт и шесть пенсов. Джек рассказал об этом Каролине, и та ответила:

– Видела я твою мамочку на фотографии. Рядом с ней огородное пугало смотрится щеголевато!

Каролина обладала неброской красотой, от которой млели бильд – редакторы английских газет. Она практически ежедневно появлялась на первых страницах, часто под самым надуманным предлогом. «Кэз сломала ноготок!» – гласил один недавний заголовок.

Биг – Бен прозвонил одиннадцать раз. Журналистам сообщили, что премьер – министру «нездоровится». Курс фунта к доллару упал.

Правительство Баркера порой обвиняли в тоталитаризме, и это смешило Джека. Он был далеко не Сталин и не Мао; не его вина, что в стране не нашлось жизнеспособной оппозиции. Да, кое – кого из потенциальных противников пришлось арестовать, но только лишь потому, что они взялись мутить воду Ведь нельзя рисковать безопасностью государства, правда? И вряд ли Джек виноват в том, что Англию, словно туман, окутало равнодушие к политике, ведь так?

Кучка провокаторов, республиканских пуристов, распоясалась настолько, что устроила незаконный митинг у стен Вестминстерского дворца, обвиняя правительство в ревизионизме. С ними разобрались, но все равно Джека не оставляло чувство, что вот – вот начнется прилив и смоет его в море. Пожалуй, не стоило сажать под домашний арест Стивена Фрая. Толку в этом не было никакого: из своего Норфолка Фрай продолжает осмеивать правительство через Интернет. Следовало выслать его в Турцию, чтобы кто‑нибудь из ломовых маникюристов тамошней службы безопасности поухаживал за его кутикулами. Мигом бы пропала улыбочка с его глумливой рожи. Джек хохотнул под одеялом, но тут же вернулся к своим мрачным мыслям.

Бремя государственных забот не ослабевает, не дает вздохнуть. С недавних пор Джек начал мечтать, как однажды выйдет из кабинета, чтобы больше никогда не вернуться. Пусть другой бедолага принимает решения, проводит совещания, возится с пройдохами и дураками, которые тут всюду его окружают. Неужели никто не догадался, что Джек Баркер мало– помалу съезжает с катушек? Никто не в курсе, что у него развился тик на правом веке? Что он забывает элементарные слова? Неужто никто не замечает, что премьер нередко плачет на публике? А иначе чего он вытирал глаза?

Джек не умел сачковать, и он не мог взять и бросить службу Мать перед смертью прошептала: «Джек, отделайся с монархией». Впрочем, родственники, собравшиеся у ее смертного одра, считали, что последними словами ее были «Джек, отдай Люси мои нарды». Точно понять не позволила кислородная маска.

Джек знал, что на его место зарится министр финансов. И пусть бы Флетчер уже сделал свой ход и, образно говоря, вонзил в спину кинжал, Джек только порадовался бы, ведь сам себе кинжал в спину не вонзишь. А Джек не мог обмануть маму. Он накрылся одеялом с головой и стал вспоминать свои последние тринадцать лет. Независимость от Америки завоевать не удалось, миллиарды уходят на бесконечную асимметричную войну на Ближнем Востоке; шоссе и дороги практически замерли; британских фермеров всё субсидируют за нихеранеделание; богатые стали намного богаче, а бедные, похоже, построили свою отдельную ненормальную субкультуру. Единственное, чем он может гордиться, так это тем, что выжег из жизни Британии институт наследственных титулов. Одним росчерком пера он навеки уничтожил монархию.

Инспектор Клайв Лэнсер, старший офицер частной полиции Артура Грайса, вводил в курс дел в Зипце новичка по имени Дуэйн Локхарт. Дуэйну было неловко: новая полицейская форма оказалась долговязому парню тесновата, но, главное, он лично знал большинство обитателей Зипца, а теперь предстояло строить их и по любому поводу на них доносить. Мужчины шагали практически безлюдными улицами, а над ними кружил маленький самолетик.