Эстер Лаврова - О пользе шарлатанства

Но стиснулись зубы, загорелись глаза яростным огнем. Мужчина вскочил и, выбрасывая гибкое тело вперед, пригибаясь к земле, побежал вдоль полосы леса.

И что же он увидел за высокими буйными, вечнозелеными травами, лежа на животе и держа перед собой свое копье, приготовившись к решающему прыжку? На берегу на ослепительно-белом песке разлеглась та самая пятнистая черная кошка, распластав свои огромные лапы. Ее рана в боку была прикрыта большим изумрудного цвета листом дерева с толстыми прожилками. Кошка лениво помахивала длинным хвостом и вздрагивала в сладкой дреме. А у самого океана танцевала она, совершенно нагая. Ее нежную кожу ласково тронули лучи солнца, и она вся светилась изнутри. Ее густые длинные рыжие волосы прикрывали дивную грудь и упругие бедра. Ее тонкие руки плавно извивались, будто лесные змеи. Волны целовали ее маленькие ступни легкими прикосновениями. Ее глаза светились зеленовато-голубым огоньком.

Внезапно кошка заметила своего преследователя. Животное резко вскочило на пружинистые лапы и громко, злобно зарычало. Желтые глаза расширились и засверкали на черной морде. Сделав огромный сильный прыжок, зверь помчался к лесу. Мужчина, застигнутый врасплох, подпрыгнул, рывком метнул копье и промахнулся! Он снова промахнулся! Для него это было невыносимо. Дикая ярость обуяла его сознание, и он закричал, задрав косматую голову в небо и сжав кулаки. А она стояла на черном камне, прикрыв себя руками, и глядела на него с нежностью и земной печалью. Ветер играл в ее рыжих волосах, едва касаясь легкими солеными поцелуями шелковистой кожи.

Он бросил в ее сторону обезумевший от дикого гнева темный взор.

– Иди сюда, рыжий зверь! Я вызываю тебя на бой! Я убью тебя и съем твое сердце!

Она не тронулась с места и лишь засмеялась. Смех ее был подобен пению длиннохвостых красных птиц, что взлетают в синее небо на закате огненного шара. Тогда мужчина направил свои твердые шаги к ней. Он схватил ее своими сильными руками за мягкие бедра и повалил на песок, подмяв под себя. И тут же утонул в звездных глазах! Он заглянул туда, куда ни разу за свою жизнь не заглядывал.

– Кто ты? – задохнувшись, спросил он.

– Твое второе „я“, – прошептала он в ответ.

– Нет, ты не такая, как я. Ты зверь? Она снова звонко засмеялась.

– Я женщина! Я буду тебя греть, пока ты будешь спать. Я буду петь тебе песню.

– Нет!

– Да! Я буду дарить тебе самое главное!

Мужчина почувствовал, как его тело наливается необыкновенной будоражащей силой. Такого он не знал еще.

– Ты моя добыча! – хрипло прошептал он.

Она закрыла его рот маленькой ладошкой, а свободной рукой обвила его мускулистую шею.

– Нет, я твоя часть. Коснись меня, и ты узнаешь себя.

Женщина отпустила ладонь, и черная дикость слилась со звездной нежностью в два начала без конца. Мужчина прикоснулся своими грубыми шершавыми губами к ее мягким солоноватым и жарким губам. Он забыл про голод и про ярость. И вдруг, из Ниоткуда, или из Млечного пути сорвалось и вонзилось в сердце Чувство. Он обхватил ее руками и ногами и, задыхаясь, прошептал в губы: „Ты моя!“

А потом ночь окутала берег океана. Звезды, тысячи звезд падали в него серебряным метеоритным дождем.

Женщина сидела на песке и держала на коленях голову спящего мужчины, который во сне обнимал ее ноги и улыбался. А звезды все падали и падали, освещая морскую гладь до самых сокровенных глубин. И тогда, глядя в темно-синее бесконечное небо, она тихо произнесла:

– Ты плачешь, Владыка? Не плачь, ведь это слезы тишины и успокоения. И я люблю тебя, мой Властелин!»

Я проснулась ранним утром с мыслью, уж не сошла ли я с ума, или во мне что-то перевернулось. Быть может, я перестала любить своего мужа? Нет, последнее предположение звучало слишком жестоко. Или во мне проснулся дар литератора? Еще лучше! Этот сон был так необычен, радовал и печалил одновременно. Я заставила себя обернуться, глянула на согнутую в напряженной позе спину спящего на краю кровати Вадима, тяжело вздохнула, но потом улыбнулась. Я почувствовала в себе силы преодолеть трудно проходимый барьер в виде измены моего любимого, не опускаясь до банальных выяснений отношений с соперницей – умной дурой по имени Лариса.

Прошло две недели. Я отдала серебряное платье с шапочкой и сапогами Анжеле, а та в свою очередь вернула костюм мадам Шаховой со словами глубокой благодарности. Я занималась домашней работой и детьми с олимпийским спокойствием. Начиная с того самого злополучного четверга и нашего последнего скандала на кухне, не считая субботних приключений в клубе, мы с мужем не разговаривали и практически не глядели друг на друга. Слава богу, что дети, вроде бы, не замечали отчужденности родителей и продолжали одинаково ровно относиться как ко мне, так и к Вадиму. Клиентки по гаданию перестали бомбардировать звонками квартиру Анжелы, так как я решительно и наотрез отказалась продолжать этот сомнительный «бизнес». К подруге своей я теперь спускалась по вечерам и то не каждый день. Я жила в наблюдении и молчании.

Однажды мне позвонила моя старая приятельница, с которой мы когда-то учились в институте, и которая превратилась в солидную бизнесвумен, открыв в Москве новый центр по изучению и развитию психологических отношений в семье и социально-психологической поддержке. Она предложила мне поработать с ней на хорошо оплачиваемой должности психоаналитика, а я не стала долго думать и сразу же с удовольствием согласилась. Перемена жизненной погоды мне была необходима как воздух. До выхода в новый свет мне оставалось десять дней.

На удивление супруг мой перестал практически задерживаться на работе, а по выходным занимался остатками ремонта или с угрюмым видом смотрел телевизор. Я замечала, как Вадим украдкой бросает на меня задумчивые взгляды, как он мается, боясь выдать себя с головой. По большому счету мне тоже было несладко. Но я молчала и продолжала с достоинством и мужественным терпением держать дистанцию, ожидая, когда он, наконец, сделает первый шаг. Я знала, что этот шаг будет сделан.

Зато, начиная с той веселенькой ночки, наш дом стали одолевать назойливые телефонные звонки. Если трубку брала я, то на другом конце провода тут же слышались короткие гудки. Если же к телефону подходил Вадим, то он вынужден был закрывать все двери от посторонних ушей и говорить раздраженным полушепотом, едва не переходя на крик. А мне, соответственно, приходилось притворяться глухой, слепой и наивной чукотской девушкой, заглушая в себе возмущение и ревность. Уж я-то прекрасно понимала, кто названивает нам с таким остервенением и пытается урвать чужой лакомый кусочек через телефонный эфир. Вскоре и эти звонки прекратились, прошло еще четыре дня. Между нами продолжал висеть звуковой барьер, а муж ходил чернее тучи, злился по пустякам, или же был рассеян, как никогда.