Геннадий Авраменко - Уходили из дома

За две остановки до Симферополя меня прогнали в тамбур контролеры, потом до десяти я болтался на вокзале. А потом прямо у дверей вагона я встретил Зойку!

Зойка приехала как заправская столичная штучка, сигареты «Опал», благоухает невероятными духами, бутылочка коньяку...

— Соскучилась! — кокетливо заявила она, вырвавшись из моих объятий. — А ты загорелый какой! И по виду, совсем тут не погибаешь. Ничего, я тебя спасу, пещерный мой человек!

Всю дорогу в электричке мы без умолку болтали. Я рассказывал про Крым, Зойка тараторила про киевских и про какие-то далекие от меня явления вроде института, метрополитена и демократии. Я уже настолько оторвался от цивилизации, что разговоры на общебытовые темы для меня теперь несколько дики.

После станции «Сирень» началось что-то страшное. До Мангупа мы и не надеялись добраться до темноты. Но чтоб такая невезуха — нас как будто специально пытались задержать, не пустить на гору! Ни одна машина и не думала нас подвозить, ни один автобус даже не прошел мимо. Так пешком мы и добрели до озера лишь часам к семи, когда уже стемнело. Не уверен, что к счастью, но на озере наткнулись на умиротворенных Марка и Йогу. Умиротворением они поделились, накурили нас до дыма из ушей.

И поползли мы с Зойкой вверх. Отдыхали через каждые двадцать метров, дико хохотали. Лишенные сил, уже и спать собирались прямо там. Но к полуночи доползли все-таки до пещеры. Это был, пожалуй, самый долгий мой подъем на Мангуп: вместо усредненных сорока минут мы карабкались четыре часа! Впору задуматься — ведь никогда, ни под каким кайфом и опьянением так не бывало раньше...

Буквально за руку таща Зою по стене, я добрел с ней до Графской, мы растолкали Петьку, накурили его и отправили спать на Кухню.

Спали долго. И если бы не Петька, который проголодался и пришел нас будить, продрыхли бы до полудня. Сварили покушать, умылись.

Мангуп Зое понравился очень. Показал ей все, что мог, — Цитадель, Тюрьму, Базилику, кладбище караимов.

А вечером, преодолев свою стеснительную натуру... В общем, никогда не думал о том, что смогу это сделать с такой интеллигентной киевской девушкой.

Последний месяц осени. Через месяц зима. В Москве уже лежит снег.

А мы с Зойкой тут. И нам хорошо.

Вся тусовка свалила вниз сдавать бутылки. Петька, разбудивший нас, сказал, что мы вчера так орали, что им на Кухне было неловко, — эхо, оказывается, доносит даже туда все звуки.

Смущенные и покрасневшие, мы бочком-бочком пошли гулять. Показал оставшиеся достопримечательности.

Вечером Петька вина, как обещал, не принес, добыл лишь самогона. Но и этого хватило.

Приезд городской Зойки внезапно вернул меня к реальности и отрезвил, на многое раскрыл мне глаза. Например, на то, что Скрипа — врет. Врет отчаянно, подло вселяя в людей пустую надежду. Я сказал ему об этом. Сказал, что нет никакого дома, что если бы он был, то мы все уже давно сидели бы там. Что нет никакой библиотеки и винтовой лестницы, нет контейнеров с мебелью и прибора, создающего из воздуха бананы. Что не пропускают какие-то мифические суды просто потому, что неохота ехать. Что несостыковки в его историях — это не рассеянность, а целенаправленное вранье, подлое особенно тем, что разрушает веру в человечество. Скрипа особо не сопротивлялся. Я ожидал, что он начнет оправдываться, говорить, что он подарил нам мечту, но он даже этого не сделал. Он сказал тихо:

— Ты прав. Я — ничтожество.

Компанию покинули мы по-английски, пробормотав что-то про «холодно». И пошли в Графскую греться.

Приехал Пуля и сразу же начал ставить из бочки печку. Делал все быстро и деловито. Когда уеду, Пуля поселится здесь.

Надо собраться с силами и уехать. Но мне не хватает немого указания, толчка для принятия решения. Не могу понять — гора хочет, чтобы я остался или убрался наконец отсюда? Самому что-либо предпринимать бессмысленно: если мне не дозволено отсюда уйти, я просто не смогу этого сделать.

Зачем мне показывали всё, что я видел? Подземный город с колоколом, призраки, «дирижабль»? Зачем говорили со мной, спасали, помогали? Перевернули незаметно мозг, сделали другим человеком — зачем? Что я должен теперь, что-то отдать? Чем-то пожертвовать, умереть здесь или возвращаться снова и снова?

Мангуп, мне нужен твой голос.

Мангуп, мне нужно твое решение.

Пошли в Холмовку сдавать бутылки и банки. Закупили хавчика, курева; Петька, как всегда, нажрался. Мы с Пулей надербанили дурману, так, на всякий случай.

У туристов на озере стрельнули сахара, потом зашли к Нариману. У него не оказалось ни самогона, ни травы, пришлось подниматься всухую. Наверху из моих остатков шмали нажарили «каши», но есть не стали, решили отложить на утро.

За водой почему-то пошел не на свой, Кабаний, а на Женский родник. Покурил, начал умываться. Долго не мог понять, что же не так. Присмотрелся и обмер — на роднике повсюду висят сосульки. Зима.

Утром подвалили ребята, и мы захавали «кашу». День пролетел в размышлениях.

Неожиданно для себя встал и ушел в покинутый Рингушник. Присел на камень. Механически отметил чистоту — я последний уходил отсюда. Вспомнил, как прожил здесь столько счастливых дней. Сравнил с Графской, понял, как все-таки мне там некомфортно...

Оставалась одна пылинка до принятия решения.

В глубине грота замерцало облачко.

— Пора домой, — сказал я вслух.

— Пора, — согласился невидимый кто-то.

Днем пошли с Зойкой в гости на Женский сообщить, что завтра уходим. В пещере сидели неизвестно откуда взявшийся Герик, Пуля и Скрипа. Из недр пещеры валил густой запах травы. Компания повела себя странно. То есть странно повел себя Герик. Он злобно, практически гавкая, высказал мне старую обиду. Как-то, еще летом, в гротах на Сосновом он меня славно накурил. А я, не предполагая, что наличие травы у Герика — это вселенская тайна, кому-то об этом рассказал. Оказывается, его после этого случая народ достал — раскури да раскури.

Скрипа угрюмо поддакивал и что-то снова гнал про дом. Пуля молчал с каменным лицом, искоса поглядывая на несущего ахинею Герика.

Мы развернулись и ушли.

Утром мы собрали Зойкины вещи. И мои тоже.

Все оставшиеся продукты я сложил в пакет и пошел на Женский монастырь отдать ребятам. Шел и размышлял о том, как обычная, в общем, ссора, если она состоялась в неподходящий (подходящий?) момент времени, может отвратить друг от друга людей, проживших вместе столько времени и переживших немало. Думал о том, что меня в общем-то не волнует мнение уголовника Герика, но хорошее отношение Пули и Скрипы мне до сих пор дорого. Может, не стоило так обличать Скрипу? Наверное, нет, но в тот раз моя доверчивость и нетерпимость к вранью сошлись в одной точке и нетерпимость победила. Пуля... Что можно сказать про Пулю? То, что молчаливый и рассудительный Пуля не стал возражать Герику, понятно — ему здесь жить еще. Но трусость — это то, чего я не терплю, пожалуй, больше вранья.