Закир Дакенов - Вышка

— Завтра я передам дело следователю, — звучал в натянувшейся тишине тяжелый голос. — За связь с осужденными пощады не будет! Встать в строй! Разгильдяй… — Майор метнул взгляд уже в затылок шагнувшего вперед солдата.

Ужин был уже холодным. Перловая каша, точно клейстер, вязла во рту. Хлеб тут был только белый.

Напротив сидел тот самый, со светлым чубчиком. Он сделал из кружки глоток, обернулся и закричал, вздувая на глее жилы:

— Нар-ряд! Наряд, твою мать! Вырос у стола кто-то в сальном хэбэ, без погон и ремня.

— Чаю горячего, бегом!

— Кончился чай, батальон последний ужи… — Не договорил — кружка прошуршала мимо уха.

— Ищи!

Тот побежал к окну раздачи, а вслед ему закувыркался чайник.

— А ты откуда взялся? — остановил на мне резко-серые глаза.

— Перевели. Из пятой роты.

— За что?

— Просто.

— Не свисти, просто не переводят. Я не ответил, потому что он опять обернулся и закричал:

— Нар-ряд!

А кто-то толкнул меня в бок:

— Со стола убирай…

На вечерней поверке все было, как в роте. Только команда к построению прозвучала не без десяти минут десять, а много позже — около половины двенадцатого.

Строй собирался, собирался — и вдруг незаметно начинал рядеть, рассыпаться… Когда читали список вечерней поверки, то и дело останавливались, и кто-то из первой шеренги бежал кого-то искать.

Потом румяный, выпирающий из гладкого кителя лейтенант вызывал из строя в чем-то провинившихся — «в распоряжение дежурного».

— Отбой, внутренние войска! — сказал он наконец. Вышел и встал перед взводом высокий, с нежным лицом сержант, замковзвода, видно.

Сзади уже уходили. Сержант сказал кому-то через головы:

— Ставь трехлитровую банку — с первой роты еще придут. Чай в тумбочке у меня. — Опустил глаза на стоящих. — Так, завтра — на «Институт», с подъема сразу — заправка коек и на завтрак. Если Грачев начнет на физзарядку выгонять, пошлите его на… Все понятно?

— Так точно, товарищ сержант!

— Так, новенький… — Сержант посмотрел на меня. — Здесь останешься. Будешь следить, чтобы по тумбочкам нашим не лазили. Увидишь кого — скажи дежурному, а вечером мне его покажешь.

— Есть.

— Отбой, дивизия!

…Утром после завтрака я надел висевший на вешалке старый бушлат и вышел в знобкую темень. Идти было некуда, но — быть в батальоне… ну его на фиг.

Я обошел казарму и увидел проступающее из сумерек огромное здание. Я уже знал, что нахожусь в самом полку, значит, — это штаб полка. Подальше… Пересек пустынный, наполненный ветром плац… Какое-то серое одноэтажное здание с шершавыми стенами. Обогнул его. Штабель покрытых инеем досок. Затишка. В кармане у меня — целая сигарета. И спички есть.

Я сидел долго. Потом с трудом разогнул онемевшее тело, встал. Сделал тридцать приседаний, сел снова…

Наконец я не выдержал и вышел из укрытия. К зданию, за которым я сидел, медленно подъезжал автозак.

Я уже проходил мимо, как вдруг ноги сами остановились…

Из кабины выпрыгнул офицер с кобурой на боку, открыл в фургоне дверь с решетчатым оконцем. Оттуда выскочили двое солдат, тоже с кобурами. Они встали по обе стороны открытой двери. Офицер сказал негромко: «Давай!» На белую от инея землю спрыгнул… Воскобович. Он был в хэбэ без погон и петлиц, ремня на нем не было. Руки держал за спиной.

Дверь в сером здании уже была открыта. Офицер стоял рядом.

Припадая на левую ногу, Воскобович пошел на черный провал. У самого порога он оглянулся и показал серое лицо с кривыми губами. Офицер подтолкнул его…

День прошел. Вечером на боевом расчете назвали мою фамилию в списке караула, назначенного на какую-то «Консерваторию». Потом узнал, что «Консерватория», «Институт» и «Детский сад» — строительные объекты в городе, где работают осужденные. И еще есть жилая зона.

До отбоя прошла целая вечность, наполненная незнакомыми голосами, топотом ног и криками дневального. Какой-то чернявый ефрейтор дергал меня за ремень: «Подтяни!» Кто-то послал за кружкой…

На вечерней поверке появился замполит. Список зачитали, но отбоя все не было. Строй гудел, колыхался…

Поблескивая иссиня-черной головой, замполит вышел на середину.

— Так, внимание сюда… Мне необходимо кое-что довести до вашего сведения… — Он сделал паузу, потыкал утихающий строй цепкими глазами. Наступила полная тишина. — Как вам уже известно, во втором батальоне имел место быть случай самострела. Кто забыл, напомню: рядовой Воскобович, находясь на посту, прострелил себе ногу. Как он говорит, нечаянно… Следствие установило…

Слова стучали в голове. Воскобович… Ссутуленный, остановился у черного провала… Оглянулся. Серое лицо. Губы кривые…

— …Злонамеренное членовредительство. Дело передано в военный трибунал…

— Чека вонючий, — проговорил кто-то сзади.

— Нас как гоняли, но мы почему-то не стрелялись…

— Ну теперь узнает там…

Сзади отпускало — там расходились. Наверное, и у всей первой шеренги спины облегченно вздохнули: шеренга ослабла.

— Отбой, орлы, — сказал Войтов. Он стоял уже в нательной рубашке с полотенцем на плече. В руках держал зубную щетку и пасту.

Утром стоял сплошной крик:

— Бегом койки заправлять!.. «Консерватория», строиться на завтрак!.. Вооружаться, «Детский сад»!.. На службу шагом-ма-арш!

В темноте куда-то быстро зашагали. Туго скрипел под ногами выпавший ночью снег. Впереди курили, через плечо летели пучки красных искр. Повизгивала овчарка.

Справа забелел бетонный забор — маскировочное ограждение. Зона. К забору прижались вздыбленные сугробы с заостренными краями. Над углом темнела вышка. Там маячила багровая точка-часовой курил. Когда поравнялись, оттуда послышалось:

— Дягилев! Здесь Дягилев?

— Здесь я, Костя! — крикнули сзади.

— Передай Димке из пятого отряда: я в четверг принесу, он знает что!..

— Лады, передам.

Обогнули забор, прошли еще, и — показались радужные пятна фонарей. Там был вход в зону: железные ворота в колючем посверкивающем инее, а подальше — ступеньки и дверь.

В один ряд задом к воротам стояло пять ЗИЛов с огромными фургонами. В освещенной кабине одного сидели трое гражданских — шоферы. Играли в карты. За мутным белесым стеклом мелькали руки, расплывчатые лица… табачный дым клубился. Трое или четверо отделились от колонны, припали к работающим моторам.

— Становись, оцепление! — скомандовал Войтов. — Оружие — на грудь!

Встали полукругом перед воротами, захватывая фургоны. Ремни автоматов отпустили и повесили их на грудь стволами к воротам. С трех сторон захлебывались лаем овчарки. Небо кое-где протыкали острые звезды. Чего-то ждали… Слышно — стук моторов и лай.

Боковая дверь открылась, и под свет фонаря быстро вышел низенький офицер со слоеными щеками и повязкой на рукаве шинели — ДПНК [7] ДПНК — дежурный помощник начальника колонии. . Он махнул рукой.