Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 10, 2000

Трагедия личности президента России, оказавшегося иногда практически недееспособным и при этом единственным источником реформаторской воли в России, высветила несостоятельность окружающей его политической элиты. Потому что основной проблемой многочисленных соратников Ельцина было то, что каждый из них представал «Ельциным в миниатюре»: без системных представлений об окружающей реальности, без желания эти представления как-то выстраивать, — но без ельцинского масштаба личности и исторического веса. В такой обстановке складывался поиск Ельциным «преемника» — поиск хаотический, инстинктивный, интуитивный, направленный на одно: на то, чтобы вырваться за пределы коллапсирующего круга маленьких, мелких и мельчайших псевдоельциных. Именно по принципу все меньшего личностного и стилистического сходства с Ельциным подбирались и «преемники». В итоге многолетних поисков и «сильных рокировочек» на авансцене появился Владимир Путин: самый безличный, самый деперсонифицированный, но совершенно не инстинктивный персонаж в череде соискателей ельцинской короны. И снова, как и в случае с Путиным-должностью, Путин-человек соединил в себе несоединимое: с одной стороны, он один из самых «застегнутых», самых официозных из современных политиков высшего уровня, с другой — неофициален, обытовлен иногда чуть ли не до уровня пошлости. То есть он отрицает две ключевые личностные черты предыдущего «царствования» — популистскую фамильярность исполнения служебных обязанностей и предельный, демонстративный «антипопулизм» содержания политики, полный отказ от политического диалога с обществом на «банальные», а на самом деле ключевые для общества темы.

В общем, именно Путин стал тем самым человеком, появление которого можно было предсказать еще полтора года назад, когда авторы этих строк обещали со страниц газеты «Русская мысль» (1998, № 4251, 24 декабря): «Есть такой человек, и его не знает никто». Казавшийся предельно узким круг претендентов на власть не мог не быть разорван — но столь же важно, что он и не вышел за рамки действующего политического класса.

Кардинальное отличие Путина от Ельцина в том, что он как «первое лицо» был не избран, но исключительно «призван». Исходя из демократических представлений об избирательных технологиях, в августе прошлого года все ведущие политики и политологи посчитали, что «назначение» Ельциным преемника было чудовищной ошибкой. Поддержка кого бы то ни было «демократическим», но крайне непопулярным президентом могла восприниматься исключительно в качестве «гири», которая не пойми за какие провинности прикована к ноге нового фаворита. Однако так ситуация выглядит, если предполагать, что Россия является страной с «демократическим архетипом».

Очень вероятно, что полное общественное равнодушие к «неизвестности», которая на рациональном уровне отождествляется с Путиным в большей мере, чем с кем-либо иным из влиятельных российских политиков, тем и объясняется, что на глубоком уровне Путин именно «призывался» — «приди и володей нами». Даже в условиях скоротечной кампании общество при желании могло бы потребовать и получить внятное представление о «поствыборных планах» нового президента. А значит, такое положение вещей устраивало абсолютное большинство граждан России — устраивало постольку, поскольку большая определенность в предвыборной позиции Путина смогла бы всерьез отпугнуть многих его сторонников.

Избрание Ельцина на пост президента и в 1991, и в 1996 году было демократическим не только по букве, но и по духу. До полудня 31 декабря 1999 года большинство населения России пусть смутно, но ощущало свою личную, персональную ответственность за все, что происходит в стране: несмотря на кампанию «Выбирай сердцем», выборы Ельцина, почти в открытую называвшегося «меньшим злом», носили рациональный характер — люди «выбирали головой». Но за прошедшие с последних выборов четыре года настроения в обществе переменились: люди устали от ошибок власти, ощущаемых в той или иной мере как свои собственные. Вот им и захотелось окончательно переложить ответственность на власть. И чем слабее, болезненнее, бессильнее становился Ельцин-человек, тем менее демократичным и более «самодержавным» становился характер и его личной власти, и системы власти вообще. Последние месяцы ельцинского правления наглядно проявили «дуализм» новой российской власти — власти фактически «демократической», возникшей на основе народной воли, но и власти «зарамочной», самодержавной.

Голосовавшие за Путина, даже самые искренние его сторонники, «за Путина не отвечают»: президентские выборы стали не проявлением «власти народа» (которой по форме и сути является всенародное волеизъявление), но «делегированием власти», «отказом от власти» в обмен на «чистую совесть», на возможность «подчиняться силе». Сила при этом не обязательно означает «насилие», а направление ее приложения может быть сколь угодно верным и справедливым; реальностью сегодняшнего дня является обязательность «принуждения», которую должна реализовывать верховная власть. Не связанный обязательствами ни перед политической элитой, ни перед народом, «призвавшим» его, Путин, в отличие от Ельцина, является царем «в полном объеме», настоящим единоличным властителем страны. Но для того, чтобы стать президентом, Путину придется отказаться от безграничной власти, которая оказалась у него в руках, причем такой отказ может быть исключительно его личным и свободным решением: народ, «электорат», как его величают, отказался от «права голоса», от участия в управлении страной. Вопрос теперь в том, захочет ли Путин вернуться к системе, когда вершителем судеб является народ, а не первое лицо, и захотят ли люди снова сами отвечать за свою жизнь.

Можно с хорошей долей уверенности утверждать: ценностная шкала, система внутренних смысловых ориентиров у Путина находятся в очень шатком, неустойчивом равновесии. А общество, народ, электорат желает быть «принуждаем», желает, чтобы его попытались подчинить. Потому что сутью российского социально-политического архетипа остается одно: в едином ли порыве народ радостно подчиняется грозному вождю, в едином ли раздражении глухо ропщет или публично поносит ослабевшего лидера — в любом случае речь идет о системе взаимного произвола и насилия, различающихся только интенсивностью, но никогда не превращающихся во взаимное партнерство. Возобладает ли во внутренней системе ценностей Путина «правление права» над «правом силы» или нет — вот это действительно очень серьезная и до сих пор абсолютно закрытая от нас «тайна личности». Которую мы сможем разгадать только по довольно отдаленным по времени результатам.