Марк Фрейдкин - Опыты

Можно предполагать, что именно Ейсеф-Залмен произнес в свое время на митинге рабочих климовской швейной фабрики ту легендарную фразу, которую так любил потом повторять отец: «Когда две борбы борбутся и шмокчут нашу пролетарскую кров, мы, товарищи швейники, оплонтаем весь мир нитками!»

Тем не менее в 1937 году или немного раньше Ейсеф-Залмена исключили-таки из партии, как теперь принято говорить, по клеветническому доносу. Причем сам Ейсеф-Залмен считал, что донес на него именно Эле-Берл, а не кто-то еще.

Но Ейсеф-Залмен был не такой человек, чтобы смириться с несправедливостью. Он поехал искать правды в Москву и, используя свои старые партийные связи, сумел добиться пересмотра дела и восстановления в партии. Но этого ему показалось мало: когда в Климове секретарь райкома возвращал ему партийный билет, Ейсеф-Залмен заявил, что не считает инцидент исчерпанным и что клеветник должен быть наказан. Секретарь развел руками и сказал, что автор доноса ему неизвестен. Тогда Ейскф-Залмен, не без оснований полагая, что секретарь лжет, положил на стол свой партийный билет и сказал, что не может состоять в одной партии с клеветником.

Я, конечно, абсолютно не уверен, что все это происходило именно так. Тем более что моя тетя Ида вообще отрицает эту историю и особенно факт восстановления в партии. И в ее рассуждениях есть резон. Думаю, читателю не нужно объяснять, что в те годы подобные проявления принципиальности были непозволительной и по большей части самоубийственной роскошью, и люди старались, как правило, их себе не позволять. И уж вдвойне сомнительно, чтобы это могло сойти с рук.

Словом, как бы то ни было, Ейсеф-Залмен, продолжая оставаться, как он выражался, «беспартийным большевиком», жил в Климове до самой войны, а в 1941 году эвакуировался со своей семьей сначала в Воронеж, а потом в Ленинабад (ныне Худжанд). В 1954 году Ейсеф-Залмен и Лия со своим средним сыном Менделем (Маней) переехали во Фрунзе и там в 1969 году умерли с интервалом в несколько месяцев.

Для того, чтобы понять, почему эвакуационная судьба привела Ейсеф-Залмена, а вместе с ним, между прочим, почти всех Резниковых и всю младшую ветвь Фрейдкиных именно в Ленинабад (где, кстати, родился и автор этих строк), а не, скажем, на Урал или куда-нибудь еще, необходимо знать историю жизни старшей дочери Ейсеф-Залмена и Лии — Златы (или Зины).

Перед революцией Зина училась в клинцовской гимназии и жила в доме сестры своей матери — Анеты и ее мужа Лейбы Аршавского. Еще будучи гимназисткой, она познакомилась с крупным функционером большевистского подполья Владимиром Еремеевичем Случаком и в 1919 году вышла за него замуж. Случак занимал сначала руководящие посты в Клинцах, а затем был переведен в Ташкент на должность председателя ВЦСПС Среднеазиатской республики. В 1929 году, со времени образования Таджикской ССР, он назначается заместителем председателя Совнаркома новой республики и живет в Ленинабаде, который тогда был столицей Таджикистана. С 1935 года он уже первый секретарь обкома Чимкентской области Казахской ССР.

Надо ли говорить, что это небезопасное в те времена фланирование по руководящим постам закончилось тем, что в 1937 году Владимир Еремеевич Случак был объявлен «врагом народа». Одна алма-атинская газета написала о нем, что он «продавал нашу страну оптом и в розницу одной зарубежной державе». В Алма-Ате состоялся открытый процесс, и В.Е.Случак был, натурально, приговорен к расстрелу. Однако после его реабилитации в 1956 году выяснилось, что приговор не был приведен в исполнение, и в документах, присланных его детям, дата смерти обозначалась 1942 годом. По всей видимости, он погиб в одном из многочисленных казахстанских лагерей.

Так случилось, что вскоре после ареста В.Случака в Чимкент приехал брат Зины, Маня, которого исключили из партии заодно с его отцом, и Маня, не без оснований опасаясь ареста, отправился искать убежища и покровительства у высокопоставленного мужа своей сестры, еще не зная о постигшей того печальной участи.

К приезду Мани Зина была также арестована, но какое-то время спустя ее почему-то выпустили, и она вместе с Маней и двумя своими сыновьями — Евгением и Леонидом — буквально в чем была умчалась на родную Брянщину. Но к родителям в Климов она, по непонятным мне соображениям (возможно, наивная конспирация), не поехала, а снова, как в юности, поселилась у своей тетки Анеты в Клинцах, где зарабатывала на жизнь изготовлением искусственных цветов (до этого она работала в чимкентской газете заведующей отделом писем).

Ее старший сын Евгений, окончив перед войной десять классов, уехал в Ленинград и поступил там в политехнический институт. Мне не хочется об этом ни думать, ни писать, но, по всей видимости, Зине и ее детям пришлось в какой-то форме официально отречься от репрессированного В.Е.Случака — иначе Жене вряд ли удалось бы поступить в институт, да и сама Зина едва ли смогла бы избежать в лучшем случае лагеря для чесеиров. Впрочем, это только предположения, основанные на априорных суждениях, а в действительности могло произойти все что угодно.

В 1941 году Женя ушел добровольцем на фронт и осенью погиб где-то под Гатчиной.

Младший сын Зины, Леонид, живет сейчас в Ленинграде и работает главным конструктором в каком-то кораблестроительном НИИ.

В самом начале войны Зина, объединившись с родителями, братом Маней и его семьей, заблаговременно переехала в Воронеж. Они полагали обосноваться там надолго и успели даже устроиться на работу. А осенью на эвакопункте Ейсеф-Залмен совершенно случайно встретил Соломона Фрейдкина и его сына Иехиеля (моего отца), которые буквально из-под носа у немцев сумели вырваться из Клинцов (об этом я буду подробно рассказывать в свое время). С ними были и сестры Лии — Анета и Хава.

Оставаться в Воронеже, как выяснилось, становилось уже опасно, и на расширенном семейном совете Зина предложила ехать в Ленинабад, приглянувшийся ей больше других городов за время ее среднеазиатского анабазиса. Так мой отец оказался в Таджикистане. Позже туда приехали на постоянное жительство его старшая сестра Ида и его старший брат Лев.

Тетя Ида до последнего времени жила в Душанбе и уехала с семьей в Израиль буквально в тот самый день, когда в Душанбе начались печально знаменитые кровавые события. А дядя Лева еще в 1987 году умер в Ленинабаде от инсульта.

Таким образом, знакомство клинцовской гимназистки с большевиком-подпольщиком в большой степени определило место моего появления на свет. Правда, сама тетя Зина об этом уже не узнала — она умерла там же, в Ленинабаде, в 1951 году, за два года до моего рождения и за пять лет до реабилитации своего мужа.