Джо Брэнд - Точки над «i»

– Бедняжка. Тяжело, наверное, когда кто-то готовит еду, убирает в доме и трахает тебя, когда тебе захочется, – заметила Марта.

Мэри чуть не стошнило от такого предположения:

– Это ч… отвратительно! – попыталась выругаться она, так и не достигнув стадии слова «чертовски».

– Ой, да ладно, – сказала Марта, – будто ты не знаешь, что все мужики животные? Он ее мучает по меньшей мере три раза в неделю.

Мэри издала сдавленный крик. «Заткнись!» – заорала она на Марту, которая хоть и глумилась над сестрой, но в то же самое время говорила правду.

– Пора бы тебе повзрослеть, – презрительно бросила младшая сестра. – Думаешь, они это делали два раза, чтобы сделать тебя и меня, да еще пару раз, чтоб зачать Лазаря? Да наш Брайан только об этом и думает. Охрененно похотливый священник, глупая ты корова, разве что он не делает ни с кем, кроме нашей бедной мамочки.

– Я это слушать не собираюсь! – заверещала Мэри и рванула в прихожую. Открыв дверь, она обернулась, засунула руку в свою сумку, достала банку ветчины и швырнула ее в Марту: – Это для тебя и твоего малыша! – крикнула она. В школе Мэри занималась метанием копья, так что немного не рассчитала силу броска, и банка просвистела около уха Марты, вылетела в окно и приземлилась на крышу машины продавцов наркотиков, отмерявших по порциям крэк.

Поток ругательств вылетел из машины. Хорошо, что Мэри не услышала проклятий и не узнала, каким образом она могла бы встретить свою смерть, тогда как пострадавшие решительно собирались повыдергивать руки и ноги у человека, посмевшего нанести урон их гордости и машине.

«Какая жалость, – подумала Марта. – Ребенок был бы не против бутербродика с ветчиной, когда вылезет из шалилки ».

Жаль, что банка не влетела в окно квартиры Сары и Билли, потому что как раз в этот момент Сара присматривала объект потяжелее, чтобы защититься от надвигающегося Билли. Он материл ее весь день, и теперь ему очень хотелось наподдать ей еще разок. «Ты бесполезная, тупая, жалкая…» Прилагательные такого рода легко вылетали у него изо рта, особенно когда он был подогрет алкоголем. И все это из-за того, что Марта пригласила ее сходить куда-нибудь выпить в четверг вечером.

Ромашка, Марта и Сара договорились встретиться в пятницу вечером, потому что Сара позвонила, и голос у нее был легкий, какой бывает у слишком оптимистичных заложников, и сказала, что не сможет встретиться в четверг, однако Ромашка и Марта распознали под этой неестественной бодростью, что Билли снова взялся за старое.

Марта, подчиняясь гормональному всплеску, дала пинка стене и заплакала, а Ромашка, подчиняясь менструальному синдрому, пнула Чарли, и заплакал он.

Сара отчаянно пыталась остановить падение их отношений в тот ад, который Билли ей уготовил. Развивалась очень неприятная ситуация, которую прервал звонок соседки в дверь, – услышав шум, она интересовалась, все ли у них в порядке. Это привело Билли в шок, и он начал извиняться, бормоча что-то о громко включенном телевизоре, но выдал себя, закончив фразу «и вообще не суй свой нос не в свое дело, корова носатая!»

«Носатой коровой» оказалась Максин, которая жила в соседней квартире и была замужем за парнем по имени Шон, добрым чувствительным малым, не любившим Билли и избегавшим общения с ним в общем коридоре. Билли на это было плевать, потому что он считал Шона подкаблучником.

Однако еще до пятничных откровений Марты, Старой Девы местного Прихода, Ромашке предстояло пройти через еще одно выступление, на этот раз в клубе на окраине Южного Лондона – в одном из косметически отремонтированных районов, где обитает средний класс. Такие явно не станут давиться от хохота в клубе, но, похоже, засылают туда старших братьев и сестер. Ромашка и в этот раз была без Чарли – он заработал головную боль за два дня Ромашкиных месячных.

Ромашка чувствовала себя как в осаде: уроки вождения проходили ужасно, работа была тяжелой, Чарли стал слишком подозрительным, Билли превратился в кошмар, и она очень боялась следующей встречи с насмешником. Имея в запасе кучу времени, Ромашка нарисовала в голове целый голливудский фильм ужасов, где женщин режут пачками, а в конце ее загоняют в пустой комедийный клуб и выпускают кишки.

В этот раз Ромашка работала с Чезом Лоуренсом, милым сорокалетним дядечкой, чьи друзья убедили его, что он неподражаемо рассказывает анекдоты, и однажды, подогретый алкоголем, он вышел на сцену в комедийном клубе в Гастингсе и за пять минут поставил зал на уши. После этого он попытал счастья в Лондоне, и с той поры его карьера пошла в гору, хотя люди с телевидения его игнорировали, ведь быть смешным – это еще не все.

Вместе с Ромашкой и Чезом в одной обойме шел Биллсон Тиллсон, молодой человек, перенесший в прошлом психическое заболевание, – теперь он делился своими соображениями с публикой, и этого оказывалось достаточно для веселья; а также Дулу Уэст, сотрудница юридической консультации, чье выступление состояло из описания известных убийств и песенок о них под аккомпанемент укулеле. Будь ее сиськи на пару размеров больше, она уже давно бы выступала по телевизору.

Биллсон всегда начинал свое выступление с горестного взгляда, которым он минуту обозревал публику, и минута эта длилась бесконечно. Сегодня он начал с фразы: «Мое лекарство на этой неделе что-то не действует», а поскольку он выглядел как плохо одетый филин, это сработало и публика засмеялась. Некоторые даже захлопали. Биллсон продолжал, воодушевленный:

– Когда мне и моей сестре-близняшке Электре было по восемь, моя мать убила отца за то, что он не постриг газон. После того как она его нарезала, нам пришлось съесть по семьдесят рыбных палочек каждому, чтобы освободилось место в морозильной камере, – после этого смешков было намного меньше.

– На следующий день мне нечего было нести в школу на урок кулинарии, так что я прихватил папину ногу, – публика чувствовала, что речь наверняка пойдет о каннибализме, и не была уверена, что у нее хватит духу все это выслушивать.

– Проблема в том, что папина нога так сильно обгорела в духовке, что мне ее не позволили есть, – в аудитории начинались движения и покашливания. Некоторые подозревали, что этот ненормальный персонаж, возможно, вовсе не шутит. Сидевший на задних рядах санитар из психушки начал кричать: «Вон! Вон!», зная, чем все это может кончиться, а вовсе не из садизма. Биллсону не надо было повторять дважды, и он покинул сцену, расстроенный оттого, что самая отвратительная подробность, которую он подготовил насчет того, что его никогда не покажут по телеку из-за того, что в школе его заставляли есть папины ноги.