Журнал «Новый мир» - Новый Мир ( № 3 2002)

Фукасаку каллиграфически один за другим выводит на экране киноиероглифы — «подозрение», «ужас», «паника» и рядом — кокетливый, веселенький иероглиф «игра». Мы понимаем, что находимся внутри вполне условной знаковой системы, и это позволяет отнестись к происходящему не всерьез, дистанцированно. Однако дистанция все время меняется. Виртуозно переключая действие из одного жанрового регистра в другой, режиссер не позволяет нам закрепиться в своем отношении к происходящему и заставляет испытывать попеременно: ироническую отстраненность, увлечение схваткой, азарт игры, сострадание, ужас, шок (растерзанные детские трупы — зрелище весьма мрачное).

При этом в фильме нет угнетающего, вгоняющего в депрессию «голдингского» мотива тотального расчеловечивания выпавших из цивилизации детей. Подростки не сбиваются в бесформенную озверевшую стаю под властью жестокого вожака. Напротив, каждый выбирает свою стратегию поведения, и все вместе школьники демонстрируют универсальный набор человеческих реакций на предложенную бесчеловечную ситуацию.

Четверо участию в игре предпочитают добровольный уход из жизни. Две дурочки идеалистки забираются на гору и выкрикивают в мегафон пацифистские лозунги, представляя собой идеальную мишень. Кто-то сразу пускает в ход оружие. Кто-то прячется. Кто-то стремится отыскать и спасти близких друзей. Одни пытаются выживать в одиночку. Другие предпочитают принцип командной игры…

Набор типажей стандартен. С одной стороны, романтическая влюбленная парочка — Норико и Нанахара (оба под № 15; мальчики и девочки пронумерованы отдельно) и их благородный покровитель, «самурай» Каваза — подросток из другой школы, уже выживший однажды в подобной игре (№ 5). С другой — абсолютный злодей, тоже чужак Кирияма (№ 6), вызвавшийся играть по собственной воле, и злодейка, девочка-вамп Мицуко (№ 11), которая, как и Кирияма, избирает тактику хладнокровных убийств.

Кроме того: одинокая бегунья (№ 13) — гордость и краса класса; рыхлый, истеричный толстяк (№ 1) — он погибает первым; «компьютерный гений» (№ 19), организующий хакерскую атаку на центр управления игрой… Есть тут и очкастый «ботан»-отличник (№ 16), которому наплевать на всех, кроме себя, и компания бойких, самоуверенных девчонок, создающих этакую феминистскую коммуну… 42 человека, борющихся за лидерство, охваченных комплексами, страдающих от зависти, ревности, мести; исповедующих возвышенные идеалы дружбы, верности и любви… Все как в любом школьном классе, в любом человеческом сообществе, где стандартные пороки и добродетели распределены примерно в равных пропорциях.

И едва эти нормальные дети вступают на тропу войны, маховик убийств, обусловленный логикой «Королевской битвы», начинает раскручиваться с пугающей быстротой. В первую же ночь и наступившее вслед за ней безмятежное утро на тот свет отправляется едва ли не треть участников. Причем если Кирияма и Мицуко убивают, так сказать, из принципа, по убеждению, то все остальные колют, рубят, расстреливают, взрывают и травят своих одноклассников, в общем-то, против воли: кто из трусости, кто защищаясь, кто в пылу справедливой мести… Эпизоды с пулеметной скоростью сменяют друг друга, и практически каждый завершается энным количеством трупов. (На экране всякий раз появляется «счет»: «Погибли: мальчики № такие-то, девочки № такие-то. Осталось столько-то человек».)

Затем, сделав паузу в череде убийств, режиссер сосредоточивается на развитии двух фабульных линий: «мелодраматической» и «хакерско-партизанской».

Нанахара приносит обессилевшую Норико в здание заброшенной больницы; там их встречает Каваза. Вместо того чтобы убить вполне беззащитных влюбленных, делает Норико укол, кормит детей обедом и рассказывает сентиментальную историю о том, как его любимая девочка Кейко погибла в финале предыдущей игры.

Тем временем на какой-то полуразрушенной фабрике трое мальчишек под руководством «компьютерного гения» Мимуры с муравьиным упорством смешивают уголь с селитрой и, сверяясь с дневником дедушки-партизана, готовят самодельную бомбу. Их план: предварительно обезвредив следящий за ними компьютер, напасть на Китано с его автоматчиками, захватить вертолет и сбежать.

Поворотный эпизод (21 труп — до, 21 — после) не связан ни с одной из этих сюжетных линий, зато исчерпывающе характеризует стилистику картины.

Флэшбэк — девочка-спортсменка в желтом костюме — бежит по лесной дорожке под идиллическую музыку Шуберта. За ней — мальчик на велосипеде. «Я всегда буду у тебя за спиной», — обещает он. Девочка сворачивает на боковую тропинку, видит, что она одна, бежит обратно… Не меняется ничего, все то же: пейзаж, музыка, желтый костюм, только на горле у нее теперь — электронный ошейник. Это уже настоящее: она на острове, а вокруг смерть. Спортсменка Тигуса садится на ступеньки храма, вытирает лицо полотенцем… Тут из кустов вылезает презираемый ею обожатель Ниида (№ 16), вооруженный арбалетом, угрозами пытается добиться от девочки благосклонности. Тигуса презрительно смеется в ответ. Не выдержав насмешек, Ниида стреляет, поцарапав ей щеку.

Один штрих — красная царапина на гладкой девичьей щеке — радикально меняет эмоциональное наполнение сцены. В глазах Тигусы вспыхивает дикий огонь, и со словами: «Ты испортил мне лицо. Теперь ты мой враг! Я ненавижу тебя!» — она хватает нож, бросается на обидчика и наносит яростные удары ему между ног. Тут из зарослей появляется Мицуко с пистолетом (словно материализация, сгущение разлитой в воздухе агрессии) и с жутковатой улыбкой расстреливает еще не отдышавшуюся после схватки бегунью. Раненая Тигуса доплетается до поросшего травой углубления в дамбе, где ее и находит Хироки (№ 11) — тот самый мальчик, который обещал «всегда быть у нее за спиной». В мирном свете заката, под музыку Шуберта Тигуса тихо умирает у него на плече.

Вообще, все ключевые эпизоды озвучены хрестоматийными отрывками из классики от Баха до И. Штрауса. На фоне открыточно-красивых пейзажей, изумрудных зарослей, синего неба и ласково шумящего моря дети убивают друг друга в стилистике наивно-упрощенной и в то же время изощренно-жестокой японской анимации «Манга». Убийства обставлены как гладиаторские бои, когда интригу создает неравноценность оружия (пистолет против электрошокера, топор против крышки от кастрюли, арбалет против ножа и т. д.), как кровавый балет (синхронно движутся девичьи ноги в носочках, тонкие руки одновременно вскидывают тяжелые пистолеты, синхронно падают окровавленные тела) или эффектные пиротехнические аттракционы.

Но при этом все акты агрессии психологически мотивированы. «Я никому не доверяю», «Ты перетрахала всех наших парней!», «Я обещал защитить тебя», «Я просто хотела выиграть…» и т. п. говорят мальчики и девочки, нажимая на курок, перерезая горло серпом или же испуская последний вздох. Мотивировки предельно просты и понятны каждому школьнику; но какими бы они ни были — эмоциональными или рациональными, нравственными или безнравственными, правильными или ошибочными, — результат абсолютно один и тот же: смерть. Смертью карается трусость, эгоизм, паника, жажда крови, желание унизить противника… Но смертью кончается и хитроумно спланированная контригра, и стремление спасти всех и каждого, и упование на любовь, дружбу и солидарность… Нравственный закон и закон «Королевской битвы» не имеют друг с другом ничего общего. В ситуации спущенного с цепи, разрешенного, санкционированного насилия гибнут все.