Журнал «Новый мир» - Новый Мир ( № 3 2002)

В пещере людоеда Одиссей отрекается от своего имени, а спутники, буквально превращающиеся в мясо, и вовсе теряют личную судьбу. Проклиная ослепившего его героя, Полифем взывает к своему отцу Посейдону: «Пусть он никогда не вернется домой, если ж судьба ему вернуться, пусть вернется один, без спутников, и в доме своем встретит горе». У Одиссея может быть «судьба» вернуться. У спутников своей судьбы нет, они — лишь часть его беды.

Так выглядит дело в перспективе бесконечного морского странствия, и как часто повести о приключениях и космическая фантастика, в отличие от исторического романа и фэнтези, следуя образцу «Одиссеи», выделяют героя или группу героев, а все остальные отбрасываются по мере надобности, точно балласт с тонущего корабля, точно ступени ракеты, способствуя продвижению вперед избранных. Но не Гомер строит так свое повествование, а рассказчик — Одиссей. Гомер показывает нам совершенно иную точку отсчета — Итаку.

Хотя боги уже приняли решение возвратить Одиссея домой, возвращение будет отложено до пятой песни. Действие тем временем переносится на Итаку. Прежде чем Одиссей двинется в путь, мы узнаем, что такое эта столь желанная Итака, и на собрании старейшин зазвучат имена воинов, отправившихся под Трою с Одиссеем, — имена сыновей, которых эти старцы оплакивают и спустя десять лет:

(Кстати, тем самым подтверждается и достоверность рассказа Одиссея о пещере Полифема — но в нем сын Египтия не назван по имени.)

Вот почему Одиссею насущна Итака, ибо там не забывают, там есть кому печалиться о нем.

Узнав свою Итаку, Одиссей должен пройти через целый ряд узнаваний. Только сыну он открывается сам, ведь юноша, оставленный им некогда младенцем в колыбели, ни по каким приметам не мог бы опознать отца (кроме одной: этот незнакомец ведет себя именно так, как Телемах ожидал от Одиссея). Все остальные узнают Одиссея по тому или иному признаку, и этот признак для каждого свой.

Пес знает хозяина, его запах, не меняющийся несмотря ни на какие внешние изменения (даже если бы Афина превратила Одиссея в другого человека, запах скорее всего остался бы прежним — сцена возле дома свинопаса Эвмея, когда собаки лают на невидимую Афину, убеждает, что собачий нос проникает даже в хитрости богов). Няня помнит тело, которое она обмывала в детстве, шрам от раны, которую она же, несомненно, лечила. Чтобы утвердить себя в качестве хозяина дома, нужно согнуть лук, чтобы утвердить себя в качестве мужа, должно помнить о брачном ложе.

Одиссей на Итаке и впрямь становится полютропос, он многообразен, и его суть не может быть передана одним эпитетом, одним качеством. Он — хозяин Аргуса, воспитанник Эвриклеи, владелец лука, муж Пенелопы, сын Лаэрта, царь Итаки. Одиссей многообразный, имеющий в душе неизменный нус.

В «Государстве» Платона рассказывается, как выбирали себе новую долю прошедшие очищение «психеи». Души Агамемнона и Аякса облекались в тела льва, орла, но Одиссей выбрал жребий «простого человека». Последующие толкователи, и языческие, и христианские, видели в «Одиссее» притчу о странствии души. Так вот что такое Одиссей — «просто человек», чью личность составляет множество связей с другими людьми. Ради этого он возвратился, отказавшись для кратковечного земного союза — от бессмертия.

В каких бы формах ни представала в сознании людей та утрата, потеря первоначального «правильного» состояния, бессмертие непременно составит часть ее. (В шумерском «Эпосе о Гильгамеше» тоска о бессмертии превращается в основной сюжет.) Греки придавали этому меньше значения, но, со свойственным им экспериментаторским духом, проверяли и примеряли на себя всевозможные варианты бессмертия — все они выходили какими-то половинчатыми, неполноценными, а то и вовсе никчемными.

Бессмертием боги пытались наделить своих сыновей, богини — возлюбленных. Для одного избранника богини бессмертие обернулось вечной старостью, для другого, сохранившего юность, — вечным сном.

Пелей, отец Ахилла, за близость с Фетидой расплатился гибелью своего рода, продолжившегося только в рожденном троянской пленницей незаконном внуке. Горькие жалобы Ахилла на свою кратковечность и его право (единственного среди героев «Илиады») выбирать между краткой и славной жизнью и долгим существованием в безвестности — все, что осталось от упущенного им наследства (а ведь если бы Фетида стала женой Зевса или Посейдона, рожденный ею сын мог бы править миром).

Полидевк, сын Зевса и брат Елены, разделил вечность со своим смертным братом Кастором. Даже Геракл получил только половину бессмертия — устойчивая версия предполагает, что кроме Геракла, пирующего среди богов, есть и тень в Аиде — и этот осколок бессмертия достался Гераклу страшной ценой: он прожил жизнь рабом, истребил свою первую семью, сам погиб от рук второй жены, не оставив детям царства.

У Гомера лишь один герой, вернее, одна супружеская пара удостаивается бессмертия: Менелай и Елена. В отличие от Полидевка, Елена и Менелай своим бессмертием не делятся, хуже того: если они становятся «неумирающими», то симметричная им пара, Агамемнон и Клитемнестра, брат Менелая и сестра Елены, превращаются в довольно агрессивных призраков (небывалый персонаж — тень Клитемнестры — появляется в трагедии Эсхила).

Единственная причина бессмертия Менелая и Елены — родство с Зевсом. Понять это довольно трудно, тем более что Зевс не спас в «Илиаде» даже любимого сына Сарпедона, не награждал бессмертием достойных мужей и женщин. Бессмертие Менелая и Елены не является наградой и даже не отличается качественно от их земной жизни — они перенесутся на Острова Блаженных от неторопливого размеренного течения жизни в золотом спартанском дворце, где египетское зелье позволяет забыть все печали (а с ними вместе и все человеческие отношения, ибо, пригубив этот напиток, человек будет смеяться, даже если у него на глазах умрет кто-то из близких).

И вот что удивительно: бессмертие Менелаю посулил Протей.

Египетское божество, связанное с водой, изменчивое, как вода. Менелай крепко сжимал его в объятиях, пока Протей проходил через все свои метаморфозы, оборачиваясь львом, драконом, пантерой, вепрем, деревом, водой. Обретя наконец истинный свой образ, Протей указал спартанскому царю обратный путь, поведал о судьбе спутников, прорек такое вот бессмертие, не соотносящееся с земной жизнью, как вечность со временем, ведущее даже к некоему оскудению жизни.